Ах, как было обидно оставлять несчастную Алиону и Катеньку. Катрин хоть и твердила всем вокруг, что она не хочет ехать, и все эти путешествия - тяжелое испытание для нее, но Софи чувствовала, что они с maman остаются только ради Элен. Эта весна была не к лицу их хрупкой кроткой птичке, она белела день ото дня, сохла на глазах. Долгая дорога точно доканала бы ее. Оставаться еще и Софи мать запретила строго-настрого. "Чем раньше вы уедете, тем быстрее она поправится!" - резко отвечала она, как всегда, не желая возвеличивать жалось к Элен в этом доме, чем, возможно, и спасала ее раз от разу. "К тому же, - добавила она, - мы уж лучше отправимся сразу в Крым, где и теплее, и безопаснее для Элен."
Когда все приготовления были окончены, баулы уложены, коляски и кареты заправлены всем необходимым скарбом, Николенька спустился к обеду в чрезвычайно возбужденном состоянии: надо заехать в Екатеринослав, твердил он, там Пушкин, и он сильно простудился. Учитывая, что Александр - давний приятель Николя, еще по Царскому Селу, а папенька давно считает Пушкина гениальным мальчиком, оставить его в описанном Николя недомогании было бы совершенным бесчеловечием. Маменька напомнила папа, что Пушкин сейчас в опале, и если бы не Карамзин с его вечным заступничеством одаренных литераторов, гнить бы ему в Сибири или в Соловецком монастыре. Что ж, дипломатично пообещал папенька, мы не будем сильно афишировать наш интерес к его здоровью. Мари и Элен, будучи с недавнего времени хорошо знакомы с поэтом, очень встревожились упавшим духом Александра Сергеевича, о котором свидетельствовал из переписок Николя. Что же касается Софи, то она никак не демонстрировала своих опасений по этому поводу. С двенадцати лет имея не обыкновенный для себя интерес к творчеству и не только одного конкретного сочинителя, она привыкла скрывать ото всех (даже от себя) свои чувства и мысли, относящиеся к его личности. Объясняется это банально и скучно: сам сочинитель попросту не замечал влюбленную в него юную барышню, а однажды и вовсе забыл, как ее величать, чем, безусловно, сам об этом не ведая, нанес ей непоправимую обиду.
Выехав из Киева на следующий день, Софи, сидя в коляске напротив сестры, не поддерживала с Мари разговоров о Пушкине. Она волновалась не меньше, а, может быть, даже больше, но обсуждать это считала для себя моветоном и злилась на сестру за то, что она, такая взрослая и с виду разумная, позволяет себе вздыхать о товарище своего брата так откровенно. Однако, ветренность Мари вскоре увела ее мысли к предстоящей цели их путешествия в целом, к погоде-природе и прочим птичкам. Всё же в чуткости Марии Николаевне никак нельзя было отказать: видя, что сестра не поддерживает ее беседу, она очень легко и быстро сменила тему.
Находясь уже в гостях у Инзова в Екатеринославе, неполное семейство Раевских узнало получше историю лихорадки николенькиного друга. Николай Николаевич старший, после совета со своим лекарем, осмотревшим Александра, утвердился в решении забрать с собой на поправку неординарного поэта на Кавказ, дескать, тамошние воды и воздух быстро поставят его на ноги. Пушкин, конечно, возражать и не думал, будучи очень благодарен и Инзову, и прославленному генералу за такую отеческую заботу о его здоровье.
Софья увидела исхудавшего до невозможности поэта очень бледным и изможденным. Такою нередко бывала в их семье Аленушка. Только в ее версии это была практически прозрачная, тонкая, как утренний свет, белая кожа, огромные впалые глаза, обрамленные голубой тенью, и бесцветные губы, Пушкин же представлял собой гораздо более темный вариант. "Как ангел и демон!" - родилось в воспаленной голове Софи внезапное сравнение, испугавшее ее недозволительно романтическим флером, сопровождавшим впечатление о последнем.
Вскоре после отправки "Сашенька" пересел в карету к папа, где ему было гораздо удобнее расположиться лежа, и безопаснее, под присмотром доктора Рудыковского. Софи, хоть и не считала целесообразной попытку излечения Пушкина в дороге: всё же покой гораздо эффективнее в этом смысле, - возражать о столь приятной для себя компании не стала. Не из эгоизма! - клялась она себе. - А только видя, как его глаза и лицо оживают от столь приятного ему общества после долгих недель скуки и одиночества в забытой Богом Мандрыковке.
Тринадцатилетней барышне очень хотелось на каждой остановке подойти как можно ближе к карете папа, она придумывала массу разнообразных поводов свериться с папенькой по тому или иному вопросу. Что ж, у нее и поручение Мари для этого всегда имелось на готове: той, девице на выданье, вроде как, не пристало сильно уж беспокоиться о здоровье их компаньона по путешествию. А вот к "petite Sophie" требований к "comme il faut" гораздо меньше, в силу возраста. Софи держалась стойко, она гордилась собой: ее внимательный взгляд, обращенный к лицу попутчика, не выражал ничего, кроме заботы и искренней тревоги о его самочувствии. Ее радовало то, что Александр твердо запомнил, наконец, ее имя, что он при ней бодрится и старается выглядеть свежее и довольнее, чем он есть. Конечно, не для нее, а для Мари - не суть. Пусть даже и относится к ней, как к компаньонке "его прелестной смуглянки". Главное, что теперь он видит и слышит ее, именно ее, Софи, а не бесполое "младшее дитя Раевских".
Когда на подступах к заветному Таганрогу, наконец, показалось бескрайнее синее море, поразившее всех путешественников своей неожиданной свежестью и величием, Мари не устояла на месте и рванулась вперед, к плещущей о каменную крошку воде. Все бросились за ней и стали нечаянными свидетелями ее прелестной игры с фривольной волной. Зрелище это было поистине завораживающим.
Софи и сама была бы не прочь броситься в воду и поплыть, состязаясь со стихией в силе и страстности. Но портить картину своим вмешательством не дерзнула. Да и потом, осуществлять всё, что приходит в голову первым - не значит ли поступать неразумно и даже недостойно?
Уловив на себе сверкающий бешеным весельем взгляд сестренки, Софи лишь озарилась ей в ответ искренней улыбкой:
- Да... Чудесно... Но ты вымокнешь, несносная! - засмеявшись в противовес словам, громче добавила она. -  И заставишь Евстафия Петровича выбирать между тобой и мсье Пушкиным!
Тут Софи словно невзначай обернулась в поисках того, о ком только что сказала. Что ж. Его вдохновенному восхищению забавой Мари не было предела. Он будто бы в миг поправился, преобразился заметно вспыхнувшей в нем с новой силой влюбленностью. Софи в одночасье померкла и опустила глаза. А чего она хотела? Тут объективно, разве что слепой не сможет оценить эдакую красоту. Пусть дикую, не управляемую никакими светскими запретами и мнениями. Но все же невинную и беспечную, как сама природа и детство, с которым еще не простилась Мари.[sign] [/sign][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/525892.jpg[/icon][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-04-21 19:49:27)

Громадная морская стихия своим дыханием в такой близи пробуждала в памяти все легенды и предания о своем могуществе, какие только были известны Софи из сказок и прочитанных на одном дыхании мифов. Рядом с этими игривыми волнами всё кажущееся неправдоподобным из дома или из саду представлялось вдруг допустимым в силу мысленной неохватности возможностей этой чудесной субстанции, этого единого организма, познать который в полной мере не было суждено ни одному человеку. Софья даже на почтительном расстоянии от чуть припудренной влагою кромки долетающих брызг прониклась морской гармонией насквозь, оставшись снаружи такой же сухой, как была.
Чего нельзя было сказать о Мари! Мари, как девчонка, едва не плескалась в набегающих волнах и щебетала в ответ, как птичка, ничуть не прибрав яркости у своей лучезарной улыбки.
- Вы прекрасны, Мария Николаевна! - искренне воскликнул поэт едва слышимым из-за сиплости голосом, но с таким порывом, что мог бы заглушить шум самой большой волны. - Только прошу, не уплывите от нас!
И тут же засуетилась мисс Мятен, вторя намекам Софи и Александра Сергеевича, вот уже и батюшка, смеясь, потребовал вынуть из морской пены "эту русалку", вот уже и сама Маша переключила внимание от воды к людям и оставила свои попытки спорить с волной своими шустрыми ножками. Вот уже она, как ни в чем не бывало, включилась в светскую беседу, будто ее ноги сейчас не были до колен облеплены вымокшей юбкой. Софи с улыбкой лишь следила за тем, как она ловко и весьма изящно, без всякой стыдливости приподнимает между делом тяжелую ткань дорожного платья и предоставляет ветру сушить свой подол, как заправская пиратка или дочь рыбака.
- Вся будешь в соли! - явственно представила себе Софи эти белые разводы на темном платье сестрицы, когда они будут въезжать во двор губернатора Таганрога.
- Придется переодеться, - кивнула в подтверждение "Анна Иоановна" (как любила величать ее Соня), не допуская в своем лице или голосе ревнивых ноток. Она-то знала, что поэт влюбчив и ветренен, как сама погода у морских берегов, но чтоб в противовес своей болезни флиртуя с ней, он вдруг едва ли не в ее объятиях уже поддался новой волне чувств - этого она никак не могла ожидать. Поэтому в изгибе губ ее припухлых появилась чуть заметная линия не то насмешки, не то обиды, не то и того и другого поровну.
- А я думаю, Машенька, - подхватив тон Марии Николаевны, шутливо отвечала ей Софи, - что если бы не мы, ты и правда уплыла бы от нас в самую середину моря, ничуть не смущаясь всего этого платья, шляпки и разбухающих от воды ботинок! И где бы мы тебя потом искали? А? Кто бы поплыл за тобой?
- Я! - с очень французским прононсом тут же отозвался поэт, напрочь забыв о своем недомогании.
Когда к берегу подоспели все остальные участники их "экспедиции", Софи мгновенно очухалась от своей меланхолической блажи и приободрилась, понимая, что кое-кому в их компании сейчас гораздо важнее нейтрализовать в душе горькую оценку очередного всплеска романтической натуры их страждущего спутника.
Софи не сразу, но тоже обернулась на голос вслед за сестрицей, с лукавой улыбкой в глазах пронаблюдав за всеми изменениями в лицах Анны Ивановны и Александра Сергеевича. Затем, когда пауза вновь звякнула в душе звонким мелодичным колокольчиком, резко повернулась к сестре и чуть качнула ее локтем: "А, каков?!" Смеющийся взгляд Софи буквально требовал от Мари каких-то дальнейших провокационных действий или слов. Нельзя же так просто оставить это без внимания! Только не Мари![sign] [/sign][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/525892.jpg[/icon][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-04-27 11:11:08)

Софи знала, как объяснять себе невнимание поэта к ее личности: ну, во-первых, она, конечно же, еще совсем маленькая, хотя вон Катя Бороздина в задушевной беседе рассказывала, что она и в свои двенадцать умела смутить молодого Александра. Поэтому основной акцент своей ненависти к себе она сосредоточила на этой дурацкой сыпи в области лба и подбородка. Если бы не эти постоянно воспаляющиеся язвы, про нее бы, должно быть, и сейчас все говорили, что она "довольно очаровательный ребенок". Хотя с последним Софи уже сейчас не была бы согласна. И, конечно же, никуда не скроешь более грубые и крупные, чем у старших сестер, черты лица...
"Ах, ну почему с возрастом облик чаще всего меняется не в лучшую сторону?!" - с горечью восклицала она, оглядывая себя скептическим взором в неумолимом зеркале. Она старалась изо всех сил выглядеть опрятной и максимально скромной: заказывала платья исключительно темных оттенков, прически любила тугие, волосы собранные, как у монашки. Ей во что бы то ни стало надо было отличаться от старших Раевских. Они - прекрасные лебедушки, каждая со своим особенным изяществом. А вот ей природа определила более невзрачную роль - роль какой-нибудь утки или гусыни, которая хоть и похожа чем-то  на лебедя, но явно не он, не он... Смириться с этим в тринадцать лет, если и не невозможно, то очень и очень сложно. Некоторым гувернанткам и горничным, с которыми она не церемонилась и не пыталась держать лицо, все время казалось, что она готова расплакаться. И их жалостливый или озабоченный тон и отношение к себе в целом раздражали Софи еще больше, чем любые замечания или возражения. А открывать для себя каждую минуту, что ничего бы не изменилось в настроении окружающих, покинь она под любым предлогом их общество, стало к этому времени вообще невыносимым испытанием. Да, она с удовольствием определила для себя и с торжественным упрямством примеряла уже не раз к себе роль неприметного дерева или даже его полезной в жару тени, но все эти заигрывания с чувством собственного достоинства пока срабатывали не очень регулярно и иногда давали сбои в виде слез и тайных истерик. Тайных - потому, что ни мама, ни сестры, ни, тем более, братья никогда не согласятся с тем, что она попросту некрасива на их фоне, они будут говорить массу сочувственных слов, чем будут только усугублять ее неизбывную горечь.
Вот например, Мари сейчас - о, эта прекрасная, яркая, смуглая, как итальянка, Мари! Разве она может понять, как это - быть некрасивой? Она прекрасна в любом своем проявлении. Подтверждение этому - недвусмысленный взгляд Пушкина, который, казалось, он просто не в силах отвести от юной Раевской. И даже когда Анна Ивановна изменившимся тоном начала тонко посмеиваться над его воспалившимся от болезни сознанием, он лишь улыбался ей в ответ, а сам уже, видимо, сочинял что-то в душе, улавливая ведомые только ему особые струны Прекрасного.
"Сейчас еще немного, и побежит наш сочинитель в карету за пером или карандашом!" - усмехнулась Софи своим наблюдениям. Как бы ни была сосредоточена она сейчас на своих переживаниях, присутствие Александра Сергеевича весьма благотворно действовало на ее настроение. Ну и пусть он не замечает её: сам же не прячется. А так, может быть, даже удобнее наблюдать за ним, оставаясь невидимой.
- Ммм! - музыкально протянула Софья, многозначительно двинув бровью и тут же отведя глаза от сестры, чтобы потешно не прыснуть сейчас завистливым смехом, как какая-то невоспитанная мещанка. Необходимо было сдержаться от всяких реакций по этому поводу, хоть ревность и тянула броситься в нее с головой. Но какова она будет, отвесь ей кто-нибудь из присутствующих колкое замечание по поводу эдакого поведения? Потому только глубокий вдох и плавный выдох - и море!... Такое огромное, такое в принципе равнодушное ко всем им вместе взятым во веки веков. Такое неистово голубое и еще немного зеленоватое, а там подальше - даже синее.
- О, да, Мари! Я бы уплыла далеко-далеко... И стала бы там русалкой или рыбой, или китом... Как, наверное, интересно жить под водой... , - уже гораздо размереннее проговорила она, теряясь мыслями и растворяя все свои чувства в вечном движении неутомимых волн. - Дождь, наверное, будет. Вон какое небо...
Слушая позади себя голос Александра Сергеевича, Софи просто радовалась, что он где-то рядом, что ему стало немного получше, что он, скорее всего, уже совсем скоро поправится окончательно.
А когда возвращались в коляски и карету, нашла в себе силы спокойно кивнуть всем мужчинам разом и, не задерживая взгляда на ком-то конкретном, проследовать на свое место.
- Александр Сергеевич много гулял сегодня. Он чувствует себя лучше? - чуть сиплым голосом прервала период внутреннего затишья Софья, когда дверца их коляски распахнулась, впуская замешкавшуюся где-то Анну Ивановну. Ее вопрос подхватила и Маша, не желая, видимо, слушать всего, что могла бы рассказать о своем промедлении Анна Ивановна.
- Да, он чувствует себя лучше, слава Всевышнему... - тем не менее, сухо проговорила их компаньонка, с очень важным видом усаживаясь между ними. Ее реплика не была продолжена какими-либо подробностями, поэтому Софья, чуть помешкав, добавила, отвечая на вопрос сестренки:
- О, я думаю, ему еще рано пересаживаться в коляску. Сейчас он, должно быть, сильно утомился. А неохотно отступающая простуда такого не прощает. Возможно, после обеда у губернатора...
О, Софи только дай представить себе, что Пушкин будет сидеть здесь, напротив, вместе с Николя с одной стороны и Анной Гирей с другой. Ведь ему тогда волей-неволей придется время от времени взглядывать на нее, хотя бы для того, чтобы вынужденно отвести взгляд от Маши![icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/533962.jpg[/icon][sign][/sign][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-04-30 14:43:25)

Авдотья, уже немолодая нянюшка Софьи, помогала переодевать Машеньку. Они с гувернанткой даже успели собрать ей прическу, пока ждали Анну Ивановну. Холодный ответ сестры на рассуждения Софьи немного осадил девочку, и она снова притихла, предпочтя вполглаза наблюдать за происходящим со стороны. Раннее утро, встретившее их столь бурным весельем на подступах к пункту их первой основательной остановки в пути, плавно переходило в позднее, и к полудню только кортеж Раевских двинулся по плохо вымощенным улочкам Таганрога. Дома в городе, даже на центральных улицах были кое-где укрыты соломой.
- Не хотела бы я здесь жить, - лениво пролепетала Софья, заставляя себя скинуть дрёму, в которую едва не погрузилась под монотонный рассказ мисс Мятен. В Петербурге, Киеве, да в той же не претендующей ни на что Каменке ей нравилось гораздо больше. - To be honest, Miss Miaten, I expected more from this city, based on your stories!
- Я думаю, что и не на один день, - возразила сестре Софи, сладко потягиваясь и запоздало ослабив ленту дорожной шляпки. - Рара говорил что-то о прогулках, да и Александру Сергеевичу лишний день в покое не помешал бы...
Градоначальник Таганрога сгладил первое впечатление Софьи о городе. Генерал Папков оказался не в пример многим сослуживцам папеньки человеком весьма любезным и словоохотливым. Он сходу предложил рара с полдюжины развлечений, спросил у юных барышень, какие десерты каждая их них предпочитает и развеселил всю довольно подуставшую в дороге компанию так, что каждый из путешественников вошел в отведенные для них покои в самом приветливом расположении духа.
В ожидании обеда дамы стали умываться и прихорашиваться. Авдотья с мисс Мятен больше времени сперва уделили Соне, помогая ей переодеться из темного дорожного платья в белую утреннюю тунику с пеньюаром*. Не без помощи горничной собирая волосы в соответствующий наряду скромный античный пучок, Софья беззлобно подхватила реплику Марии:
- Представляю! А три года назад - Михаил Павлович, а четыре - Николай Павлович. А еще я помню, что этот самый Александр Павлович нашего Александра Сергеевича хотел в Сибирь сослать за вольнодумство.
Слова Софьи прозвучали едва ли не легковесно - виной тому всё тот же бодрый настрой Петра Афанасьевича, уже успевшего во всеуслышание пошутить на тему опалы неожиданно увиденного им в компании генерала Раевского Пушкина и его горячки.
Комната им с Мари досталась весьма просторная и светлая. Софи предположила, что "императорскую"-то спальню предложили именно рара, а Николя и Александра разместили в комнате напротив. Здесь не было "женской" и "мужской" половин. Все их крыло называлось просто "гостевым", и время от времени, если вдруг умолкали, барышни могли услышать возгласы брата и его товарища из общего для них коридора. Такое близкое соседство очень будоражило чувства Софьи, всё ее утомление как рукой сняло, в движениях и мыслях появилась некоторая нервозность, и ей не терпелось уже скорее вырваться из комнаты к обеду. Им предстояло после обеда осмотреть дом, прогуляться по городу, посетить набережную и, возможно даже, если позволит состояние Александра Сергеевича, покататься на яхте.
- Просто он во всем благоволит папеньке. Если рара решил взять с собой в поезду Пушкина, то и он будет с радостью привечать его. Вряд ли генерал-майор так уж разбирается в литературе. Это для нас с тобой Александр Сергеевич поэт, а для них он просто секретарь Коллегии иностранных дел... А как тебе упомянутое Петром Афанасьевичем крестьянское восстание в тех местах, через которые мы проезжали на пути к Таганрогу? - переключилась Софи на новую тему, отголоски которой уловила она чутким ухом из коридора в уже слышанных внизу от губернатора названиях сел Лакедемоновка и Голодаевка. - Меня, по правде сказать, это известие весьма шокировало. Это как же мы рисковали, проезжая через мятежные земли![icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/533962.jpg[/icon][sign] [/sign][status]13 лет[/status]
_______
* наряд Софьи

Отредактировано Софья Раевская (2021-05-03 13:57:26)

Софи невольно хохотнула, увидев реакцию мисс Мятен на свои слова, эхом отозвавшиеся в реплике Маши. "Вольнодумство"! Эх, какое славное слово, означающее всего лишь вольность в думах и помыслах. Вольность, которую никогда бы не позволили они себе в Петербурге или в Киеве в присутствии гостей, но та самая вольность, что делала стихи Поэта такими необыкновенными, свежими, яркими, точными... Какая-то внутренняя свобода, которой обладают, пожалуй, только единицы из числа их общих знакомых. Та свобода, которой совершенно точно надо знать меру, чтобы не упиться ею до беспамятства и не прослыть сумасшедшим, не опорочить имя, не осквернить совесть. Свобода, которой безоговорочно обладает море и ветер, небо и птицы. Няня запричитала привычное и скучное "негоже барышням...", на что девочки только переглянулись между собой, одна, закусив губу, чтоб не улыбаться очень уж широко, а вторая - поджав губы и поведя бровью. Им довелось сегодня вдохнуть полной грудью этой запретной вольности, невинной и всеобъемлющей, как стихия, к коей им повезло прикоснуться. Что-то неуловимо простое засияло в лицах, смотрящих вместе с ними в неоглядную даль моря, полное и настоящее, как сама природа, частью которой они все сегодня себя ощутили.
- Тщщ! - Софи хихикнула: как можно так дерзко развивать тему, осуждаемую их смотрительницами? И Мари продолжала уже совсем в другом ключе, будто нарочно обманывая насторожившихся дам.
- О, но тут я ничем не могу возразить тебе, Мари. Только знаю, что Николенька очень уж волновался за его судьбу. Значит, было из-за чего...
То, что мсье Пушкин позволял себе многое в некоторых своих произведениях, не говорил только ленивый. Он прослыл среди литераторов бунтовщиком и едва ли не уверовал в свою безнаказанность, как временами ворчал папенька. Так что реакция государя императора была весьма предсказуемой, если знать, где смотреть. Софи в письмах и воочию любила побеседовать с Николя о литературе и искусстве в целом. Она, как и он, восхищалась смелыми людьми, хоть и не всегда одобряла их поступки. Вот например, улавливаемые скорее где-то на интуитивном уровне, чем подслушанные подлинно слухи о хаотичных и бессовестных романах Пушкина с разными замужними дамами весьма огорчали Софью, желающую, чтобы ее кумир был безгрешен и свят для всех, а не только  для нее одной.
Когда Мари нарядилась во "взрослое" платье, она и разговаривать начала, как взрослая. В ее речи появился этот несколько нравоучительный тон, который скорее смешил, чем раздражал Софью. Ведь Мари умела, едва прикоснувшись голосом к этим "старшим" ноткам, переливистым ручейком свести на нет всякое подозрение в попытке наставлять, так не подходящей самой Мари. Поэтому Софья лишь улыбнулась и кивнула ей в ответ, поднимаясь со своего места, чтобы проследовать за сестрой к обеду, на который Анна Ивановна явилась их звать.
В коридоре их ждал уже Николенька, а чуть поодаль стоял Александр, видимо, поджидая Анну Ивановну. Что ж, ей не жаль. Они пойдут следом. Николя подхватил обеих сестер под локти, как в детстве, и вырвался вперед на лестнице.
Но это всё, конечно, только ради забавы. В столовую все вошли раздельно и чинно: сначала они с Мари и Анной Ивановной, а потом уж мужчины.
Как здорово! Они все-таки пойдут снова к морю сегодня, если не устанут и, главное, если здоровье Александра Сергеевича им это позволит  после запланированной прогулки по городу.[icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/389616.jpg[/icon][sign]
[/sign][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-05-12 19:13:46)

Софи надеялась, что все пойдут пешком: тут по уверениям гостеприимного градоначальника всё было недалеко, да и тряска в коляске в течение нескольких дней сильно утомила барышню. Но учитывая всё еще не оставляющую Александра Сергеевича слабость и быструю утомляемость, согласилась с тем, что часть пути можно будет проехать и в экипажах. Прогулка по городу получилась довольно скорой и не интересной: Софи тоже раздражало то, что все самые интересные беседы ведутся в другом экипаже. Но уже перед самой набережной решено было выйти из карет и отпустить возничих.
- Это всё из-за Александра Сергеевича. Он оказывает ей знаки внимания, а она делает вид, что очень смущается от этого, - безжалостно констатировала Софи свои наблюдения относительно 17-летней крестницы их с Машей отца, весьма красивой для тяготеющих к экзотике глаз Пушкина. И возраст, и стать Анны, и ее положение в обществе, такое промежуточное между "несчастненьким" и "высшим", вероятно, развязывали Пушкину язык в общении с их компаньонкой, отчего она то краснела, то улыбалась, но всегда искала его глазами. Мисс Мятен тоже, кстати, не чуралась веселых разговоров молодых баринов, которые в обществе Софи и Маши сразу меняли свой тон и переключали всё внимание на них, будто пытаясь переубедить их в чем-то. Это с одной стороны раздражало Софью, а с другой - четко выявляло разницу в пользу Раевских: да, они недоступны, недосягаемы для всяких шутливых намеков и неприличных помыслов, они - другая категория дам, с которыми можно общаться только с исключительной почтительностью и никак иначе.
Недовольство Аннушки вопросом Мари не ускользнуло от Софьи. Они с сестрой многозначительно переглянулись, когда Анна на своем корявеньком русском попыталась уверить их, что их наблюдения беспочвенны. Первой мыслью было ответить ей что-нибудь разоблачительное и резкое. Но потом она перехватила мельком задержавшийся на ее платье тоскующий и будто даже чем-то напуганный взгляд Анны - и сжалилась над ней. А вдруг она борется за свою честь? Борется сама с собственными желаниями, и никто не помогает ей в этой борьбе? И если они с Машей ее сейчас загонят в угол своими очень завуалированными насмешками - сдастся и проиграет?
- Я слышала, что Пушкин в Кишиневе мог увлекаться сразу несколькими барышнями одновременно, - перед самой остановкой экипажа как бы невзначай молвила самая юная из Раевских, уже наполняющаяся от только что открывшегося ей предположения неким подобием гнева на своего тайного возлюбленного. - Об этом не прямо, но всё же весьма доходчиво намекал Николя, - в ответ на изумление в лице выразительно обернувшейся к ней сестрицы сдержанно и сухо добавила Софья, зыркнув под конец фразы в глаза замершей на мгновение перед самой ступенькой Анны. Та лишь сжала зубы, дрогнула ноздрями и продолжила свое схождение вон из коляски.
- А вот и сам Николя! - весело озвучила всеобщую мысль Софья. Ей нравилось это состояние, которое поселилось сейчас вдруг в ее душе. Ревность ли это? Вряд ли. Ревность болезненна, а это что-то сродни веселью. Лишь бы не увлечься им окончательно и не стать смешной: в обществе гения шутить с этим опасно.
Неизвестно по каким причинам (возможно, мужчины сговорились так у себя там в коляске), но Николя решил сопровождать к набережной Анну, Пушкин - Мари, а батюшка - Софью. Так, тремя парами, раскрыв каждая свои зонтики от солнца, они и отправились к морю. Пушкин с Машей были чуть впереди. Но все равно всё, о чем они говорили, было слышно Софье и папеньке. Николя и Анна шли сзади. Пушкин болтал громче всех и постоянно оборачивался - вроде как к папеньке, но постоянно перехватывал внимательный взгляд Софьи и обращался к ней чуть ли не чаще, чем к Маше.
Едва не намочив пенной волной свои туфли, Пушкин выказал неодолимое желание отправиться в море на яхте.
Софи решила, что это шутка. Но, несмотря на ветер, на берегу царила такая жара, что это казалось не такой уж и бредовой идеей.
- Александр Сергеевич? - его глаза горели, как два солнца: нельзя такие подпускать к душе - сожгут всё к чертям. Вот когда Софи впервые в его обществе порадовалась, что она еще не на выданье барышня, и почти любезно продолжала. - Вы уже совсем оправились от своей болезни?
- Вашем благодатном обществе - разве может быть иначе? - он будто нарочно не смотрел на Анну. Или это зонтик Софи всё время перекрывал ее?[icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/389616.jpg[/icon][sign] [/sign][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-06-13 12:06:10)

Взошед на палубу прелестной яхты, Пушкин вдруг перестал быть любезным. Он будто бы забыл о барышнях, окружающих его и ловящих каждое его слово. Даже Николя с отцом, судя по всему, не ожидали этого странного отчуждения. Софья, заметив резкую перемену в Пушкине, словно очнулась от наваждения и устыдилась собственных подсчетов и сравнений, этой отравляющей зависимости от не прекращающихся в ее воспаленном ревностью сознании характеристик его взоров, невольно бросаемых на нее, его интонаций и изумительных по своей глубине и естественной искренности фраз. Ведь она совсем мала для чего-то подобного, ей-то уж точно не следует думать о нем! Что если батюшка и Николя чувствуют, читают ее так плохо и неумело скрываемую зависть к Мари и Анне? Что если Пушкин сам видит ее насквозь и уже сейчас презирает в ней это желание стать для него заметной?!
Так чудесно начинающийся день в одночасье стал мучительным и нелепым, эта тишина, многотонной скукой, как ей казалось, навалившаяся на него, раздавила и опустошила растерявшуюся ни с чего девочку. Она искала ответов на свои страшные вопросы в глазах сестры, брата, отца. Она наблюдала, впитывая в себя любую, самую мельчайшую деталь, за поведением Анны, всё же отправившуюся с ними в это прибрежное плавание. Вода, своим зеркальным блеском будоражащая то и дело взгляд, больше не манила ее, не возбуждала в душе того детского озорного веселья, какое отложилось в ее памяти утром. Она сверкала теперь холодным блеском металла, угрожая каждый миг, плеснув, вонзиться острым клинком в самое ее сердце. Только поднимающаяся по борту пена мягким пухом обволакивала вдруг открывшиеся в Соне язвы страха, легким шипением усмиряя его активность. Соня нашла в созерцании ее свое спасение и не отходила от борта, ссылаясь на первые признаки морской болезни, со временем и правда давшие о себе знать. Лишь настойчивое требование рара пройтись по палубе и отвлечься разговором и более статичными объектами, как то он сам и члены их семьи и компании, вернули Софье некоторые признаки самообладания и достойного облика. Однако, подменяя в глазах окружающих свои истинные страдания физическими, юная барышня, как это водится у впечатлительных и артистичных особ вроде нее, не смогла остановиться во время и действительно почувствовала себя дурно, предпочтя почти сразу же удалиться в отведенную для них с сестрой и крестницей отца каюту. И только там, в отсутствие свидетелей ее слабости, Соня позволила себе расплакаться всласть, не понимая, что конкретно так сильно повлияло на эту перемену в его или ее настроении.
Впрочем, совсем скоро она услышала вспышки некоего оживления наверху. И поскольку ей к этому времени стало чуть легче, поспешила привести себя в порядок и по первому же зову явилась в кают-компанию. Она старалась выглядеть веселой, тем более, что от внезапной угрюмости Пушкина не осталось уже и следа. Он был мил и приветлив даже с ней, наговорил любезностей и смешил всех так, что невозможно было оторвать от него глаз.
Что это было с ним? Какое-то случайное воспоминание или последствия разговора с Анной, о котором они с Мари, конечно же, ничего не узнают? Рара, за которым Софи наблюдала с самого первого комплимента Александра Сергеевича в адрес Мари, выглядел довольно снисходительным по отношению к этим причудам гения, но чуть ли не так же, как и они с сестрой выказывал некоторое напряжение, когда гость предпочитал им общество молоденькой барышни Анны Ивановны, прелестно счастливой таким вниманием к своей, казалось бы, не такой уж и приметной по мнению Сони, особе. Но, как видно, Пушкину нравятся такие колоритные личности. Что в Анне могло заинтересовать поэта? Дикость крови предков, сходная чем-то с его? Незавидное положение приживалки и полупадчерицы? На фоне благородной Мари Анна, конечно, была попроще в обращении, хоть и знала множество всяких историй. Вероятно, именно умением рассказывать то, чему не учили в лицее и что не написано в книгах, привлекла Анна Александра Сергеевича? Как бы обсудить это всё с Мари, если Анна вечно должна быть с ними?
Когда все закончили, наконец, выяснять и переспрашивать у Софьи, как она себя чувствует и вышли из кают-компании на палубу, солнце уже не так сильно припекало, настроение у всех было приподнятое, а Александр Сергеевич даже пошутил, что миссия генерала по оздоровлению ссыльного поэта выполнена, и его можно уже прямо сейчас отправлять обратно к Инзову, если Николай Николаевич заскучает в его обществе. Соня в испуге оглянулась на папу: неужели Александр Сергеевич тоже опасается, что папеньке может не понравиться его особое внимание к Аннушке?
Но батюшка только отшутился, а Пушкин вдруг выразил желание прыгать в море прямо с борта, чем еще больше напугал Анну и Софью: ну куда ему сейчас снова плавать, если он едва-едва начал поправляться от простуды, вызванной именно таким образом жизни?!
- Вот же мальчишка! - в сердцах пробубнила Соня, как ей казалось, довольно тихо. Однако, каков же был ее ужас, когда Александр Сергеевич выразительно повернул голову в ее сторону сразу же после этой дурацкой реплики. Как уж он там посмотрел на нее, она не узнала: Соня резко отвернулась, заливаясь жаром стыда за свою грубость и хотела провалиться сквозь обшивку судна на самое дно моря.

Отредактировано Софья Раевская (2021-07-09 20:43:11)

Острый взгляд черных аннушкиных глаз, наткнувшийся на внезапное упрямство взгляда Мари не сулил ничего хорошего. Софи грешным делом даже представила себе в этом мгновении начало скрытой, но весьма ощутимой войны между двумя прекрасными девушками, и перспектива чего-то подобного испугала ее. Не хватало еще, чтобы из-за ухаживаний да, любимого, да, чрезвычайно талантливого поэта - они ссорились! Мари была горда и высоко ценила свое положение в обществе, чтобы Софи могла опасаться за возможность неловких моментов в присутствии мужчин, но как далеко может зайти в своем соперничестве Анна - этого, при всем к ней уважении, Софи и предположить не смела.
- О, Мари! - Софи совсем не хотелось говорить с сестрой о морской болезни, тем более, что ее последствия далеко не отпускали от себя ее самочувствие. - Не нужно было, правда! Там была горничная, она мне помогла...
Софье очень хотелось поскорее переменить тему разговора, но вокруг них стали собираться люди, и пришлось отложить обсуждение происходящего на неопределенный срок.
- Думаете? - тихо спросил Пушкин таким голосом, в котором совершенно нельзя было разобрать, раззадорила его реакция Софи или разозлила. От страха перед последним девочка сомкнула веки и от начавшегося головокружения едва не пошатнулась - благо, Мари своим смехом дала понять, что не всё так ужасно, как могло бы быть. Чуть не плача от острого желания извиниться, Софи подняла, наконец, глаза на Пушкина, но тот уже не смотрел на нее, а, приветливо улыбаясь Мари, уверял последнюю в необыкновенной прелести ее душевных порывов. Он делал это так легко и изящно, будто зачитывался любимыми рифмами. И следа бывшей чуть более часа назад удрученности невозможно было в нем угадать. Так витиевато плести интригу заранее предугадываемого комплимента из всех знакомых Софи умел только он, гений остроумного слова и парадоксальных рассуждений, выводящих любого оппонента или к тупику в собственных доводах, или к горячим окололитературным спорам, в которых сам зачинщик выглядел на голову выше и на порядок веселее. Среди дружеского смеха он однажды взглянул и на притихшую Софью и одним движением брови дал ей понять, что не понимает причину ее испуга. Неужели простил так быстро? Или просто не воспринял ее всерьез? Софи знала, что рара не слышал ее слов, предполагала, что и Николя мог не услышать. Но вот то, что и Анна, и Мари были свидетелями ее столь неподобающей реплики, читалось по их лицам: у Мари - со снисходительной смешливостью, у Анны - с осуждающим изумлением. Так или иначе, Софи не смогла найти в себе мужества, чтобы признать, что была не права, а Александр Сергеевич сделал вид, что более не помнит этого казуса. В состоянии полного замешательства Софья согласилась поиграть с Мари и Анной в рифмы. К ним обещал присоединиться и Николя, и Александр Сергеевич. А вот батюшка пожелал оставаться в ранге зрителя и судьи, если в таковом вдруг возникнет необходимость. Пока обсуждали подробности игры и рассаживались на палубе под широким тентом в ожидании прохладительных напитков, Софи начала приглядываться к Анне. Та выглядела теперь отчего-то смущенной, и Софья совсем перестала понимать ее игру, если это была игра. С самого начала знакомства с Пушкиным она вела себя едва ли не враждебно по отношению к нему. В первый день поездки была максимально сдержана и холодна с ним. Потом, ни с того, ни с сего, начала краснеть в его присутствии и тем самым раздражать Мари и Софью, которые заметили интерес поэта к юной даме, не определившейся в своем к нему отношении. Как же хотелось обо всем об этом поговорить с сестрой, но приходилось лишь смотреть и слушать, накапливая внутри себя какой-то ненужный яд досады и зависти.
Первой бросать платок выпало Анне. Ее глаза уже были полны недвусмысленного интереса к Пушкину, они сияли неистовым блеском, да так заметно, что Софи то и дело поглядывала на папеньку: как только он выдерживает всё это в своем присутствии?! Но и папенька, и Николя вели себя так, будто подобное поведение незамужней барышни - дело совершенно обыденное. Однако, и Софи, и, как ей казалось, Мари испытывали некое подобие стыда за свою компаньонку: нельзя же так явно демонстрировать молодому человеку то, что должно оставаться для него тайной!
Ни для кого не было уже секретом и то, кому выпадет черед рифмовать первым. Не мудрствуя лукаво, Анна произнесла:
- Рифма, - и тут же почти кокетливо бросила платок в сторону Пушкина.
- Тоже мне сложное слово! - едва слышно прошептала Софи на ухо сестре, пока поэт, улыбнувшись и ни секунды не мешкая, произносил словосочетание "Прекрасная нимфа", глядя уже не на Анну, а на Мари.
- Впрочем, мы можем рифмовать и по строчкам, - полушутя предложил он.

Папенька несколько раз в игре назвал Аннушку детским, докрещенным именем Зара, уже давно не бытовавшим в их семье, и Пушкин с увлечением подхватил его. Казалось, он теперь и вовсе забавляется, но налет задумчивости невольно улавливался Софьей в настроении поэта. "Зара" же померкла на фоне игры Николя и Александра Сергеевича между собой. Было заметно, что Александр больше ценит общество их с Мари брата и отца, чем сопутствующее ему общество юных дам. В нем он расцветает в своем истинном блеске и оживляет такой же в окружающих единомышленниках. Софи вынуждена была признать, что ни она сама, ни Анна, ни даже, может быть, сама прелестница Мари не входят в их число. Игра вызывала у Софьи неопределенное чувство тревоги. И вовсе не из-за опасения, что она не сможет скоро придумать рифму к какому-то слову. Вот, например, когда ей выпало слово "Миф", она, не задумываясь, придумала слово "Тиф" и была такова: в конце концов, она в поэты не стремится, а составлять строфы и объединять слова каким-то смыслом у них задачи не было. Но едва она добрала воздуха в рот, чтобы сказать его, как Мари, кивнув на Анну, склонилась к ней с каким-то вопросом, отчего сразу же получила незаслуженный нагоняй от Пушкина. Вот уж несправедливо так несправедливо! Как мог он позволить себе подумать, что она, Софи, настолько глупа, что сама не разберется с таким наилегчайшим словом?! Глаза у младшей Раевской округлились от возмущения, щеки залились пунцовым румянцем, и сама она вся, казалось, едва сдерживается от того, чтобы заплакать.
- Вообще-то, - едва слышно начала она, - я сразу же нашлась с ответом! Мари не подсказывала мне ничего!.. Она просто... Она... Впрочем, это неважно, то, что она мне сказала! Поэтому мне некогда уже подумать над чем-то поостроумнее, и я говорю, что придумала с самого начала: тиф! - и так сверкнула разгневанным взором, что вызвала бурную реакцию у рара и Николя. Оба они, не сговариваясь, прыснули со смеху, чем вызвали новый эмоциональный взрыв у Софьи. Она от удивления и обиды так высоко подняла брови, что ее верхняя губа задралась кверху, как у зайчонка, чуть оголив зубы. Чтобы не броситься снова в каюту, Софья потратила весь остаток своих душевных сил, а Пушкин, не сводивший с нее глаз и, по-видимому, с любопытством наблюдавший за этим процессом, добродушно заметил:
- О, свирепая Ойзис, снизошли мне пощады! Я и так уж страдаю лихорадкой своей...
Поскольку после этого вряд ли кто вообще мог сдержать смех, Софи с достоинством встала еще в самом начале фразы, при обращении к себе, как к античной богине страданий, и, стараясь самой не поддаться общему веселью, быстро покинула сидящие под тентом общество, направившись к релингу вдоль борта судна.
- Софи! - ласково позвал ее папенька. - Не стоит дуться. Ты была в тот момент и правда сердита.
Ему вторил Николя:
- Умоляю, Соня, помилуй поэта, твои проклятия ранят нам душу! А Пушкин нам дорог как личность! - и снова дружный хохот заглушил собой даже шум моря. Тут уже и сама Софья разулыбалась, оборачиваясь к Пушкину:
- Смотрите мне! Я страшна в гневе!
- Я и смотрю, - тут же ответил Пушкин, излучая настолько притягательный и теплый свет из своих глаз, что Соня тут же решила простить ему все его прегрешения, вольные и невольные, что были совершены им ныне и присно, и во веки веков, аминь. - И убеждаюсь, - продолжал он. - Страх мой велик.
В жизни не быв кокеткой, девочка смутилась и отвела взгляд на свою сестру, которая, улыбаясь, уже просила продолжить игру и напоминала, что теперь очередь Софьи кидать платок. Появившееся отчего-то чувство неловкости перед ней заставило улыбку Софи тут же погаснуть и смиренно вернуться на свое место. Игра продолжилась уже гораздо проворнее. Софи загадала для Анны-Зары слово "русалка", она ответила довольно быстро, а потом, когда ход перешел к Мари, арсенал игры стал постепенно пополняться словами посложнее. Мужчины подхватили темп, накал игры вырос настолько, что общий смех то и дело прерывал всех ее участников и наблюдателей.
К вечеру все уже были настолько довольны друг другом, что, казалось, ни у кого не осталось и тени сомнений в абсолютной приязни друг к другу. Софи сияла от счастья, как девчонка, когда сходила с борта яхты на пристань. Она уже и думать забыла про свою ревность к сестре или Анне, про чувство тревоги, возникшее в самом начале игры, и о своих горьких выводах, предвестниках этого чувства.
За ужином отец разговорился снова с Петром Афанасьевичем о битвах и военных стратегиях и довольно скоро отправил дочерей спать: назавтра надо было им быть готовыми к раннему выезду из гостеприимного Таганрога. Софи с радостью согласилась: ей столько всего хотелось еще до прихода Анны обсудить с сестрой, лежа в кроватях, поделиться впечатлениями и от моря, и от своих наблюдений за Пушкиным, за "Зарой", за Машей, за собой, в конце концов!
Когда вечерние молитвы и туалет были окончены и горничные оставили их одних в спальне, затушив все лампы, Софи начала первая, подскочив на постели, как только за Авдотьей закрылась дверь:
- Мари!.. О, Боже, что это был за день!.. Сколько разных чувств пробудил он во мне одно за другим, будто разыгрывал в душе премьеру гениальнейшей симфонии, достойной пера поэта! Давно в моем сердце не было столько радости от обычного путешествия по обычному городу! А это море, Мари! Что за море!.. - и Софи запрокинула голову, вытянув руки ввысь, словно обращалась к луне где-то там над их головами.

Отредактировано Софья Раевская (2021-08-14 18:46:17)

Мария так быстро заснула, что Софи, к середине своей пылкой речи обнаружившей полную безответность всем своим репликам, стало досадно, что ее самые яркие высказывания остались никем не услышанные и неоцененные. Что ж. Не к Анне же, в самом деле, идти с ними. Поняв, что лежать так просто она не сможет еще какое-то время, Софи осторожно высвободила свои стопы из-под легкого одеяла и спустила их на прохладный пол. Неслышно и стремительно приблизившись к окну, она еще какое-то время наблюдала за движениями кроны огромного дуба, частично перекрывавшему ей обзор бескрайнего звездного неба, почти не затуманенного редкими облаками. Таганрог спал безмятежным сном, лишь изредка отзываясь лаем собак и шумом голосов из не всеми покинутой гостиной снизу. Анна наверняка отправилась спать вслед за Раевскими-младшими, а вот мужчины еще вели оживленные беседы. Приятная сонная истома, наконец, начала тяготить ее веки, когда Софи, решив все же вернуться в постель, на обратном пути неожиданно для себя самой вдруг поднялась на носочки и сделала несколько кругов неизвестного бальной науке танца, похожего и на мазурку, и на сольный тур вальса одновременно. Что же ее так радовало в сегодняшнем странном дне? Как это объяснить, как назвать? Она детализировала каждый миг, каждый оброненный и встреченный  ей сегодня взгляд, каждое выражение лица, каждое изменение интонации - и ничего для себя воодушевляющего настолько, чтобы назвать это каким-то предпосылками или сколь-нибудь взаимным чувством она не нашла. Но надежда!... О, ей нужно совсем немного, чтобы озарить душу необыкновенным вдохновением, похожим на ощущение совершенного могущества и Божьей благодати. Казалось, вот сейчас она просто выйдет за дверь - а там будет Пушкин. Он встретится с ней взором своих светлых глаз - и она исчезнет так же неожиданно, как появилась! От избытка сладчайших эмоций Софи чихнула так звонко, что засмеялась туда же, в ладони, не подоспевшие во время, чтобы приглушить первый звук. Она замерла, ожидая вопроса разбуженной сестры, но та даже не шевельнулась, погруженная в крепкий сон. Как же она мила, спящая, чуть улыбающаяся, тихая... Как будет счастлив ее муж с нею, такой живой, искренней, такой прекрасной и безмятежной. Вот бы ей повезло в браке, и будущий супруг оказался достоин такого подарка, как Мари Раевская...
Невольно мысли Софи перенеслись к остальным сестрам. К Китти и, конечно, Елене. О, совсем скоро они увидятся с ними и, даст Бог, Александр Сергеевич тоже сможет оценить в полной мере их достоинства. Особенно Катеньки... О, Катрин умеет очаровывать мужчин так, что у них не остается и шанса обратить свой взгляд на кого-то еще. И как они это умеют? Катрин, Мари?.. Да даже Алиона, при всей ее замкнутости и почти монашеской сдержанности! Слегка проведя пальцами по запястью сестры, Софи поднялась с колен и с короткого разбега юркнула в свою постель, произведя немало шума. Мари от этого лишь отвернулась от нее на другой бок. Софья тихонечко засмеялась своему сэкономленному про запас счастью и через несколько секунд тоже спала безмятежным сном.
На следующее утро ее одели в коричневое дорожное платье, заплели тугую, как она любит, скромную прическу и чуть ли не под руки отнесли в карету, где она снова заснула и проспала так до самого Ростова, не простившись, как остальные, с морем до новой встречи.
С Пушкиным увиделась толком только под вечер в Нахичевани. Он был все еще болен, хоть и строил из себя выздоравливающего. На "Зару" не смотрел, на Машу, впрочем, тоже. Общался больше с батюшкой и Николя. Доктор рара очень был им недоволен. День какой-то получился в целом туманный и невнятный. Лишь вечер вернул Софи приятные воспоминания о вчерашней морской прогулке, когда появился за окнами кареты Дон. Путь их лежал вдоль этой широкой реки до самого впадения в нее Аксая, у одноименной станицы которого они и нашли приют на ночь.
Домик принявших их со всем радушием хозяев, был, конечно, не так просторен и богат, как особняк градоначальника Таганрога, но покоя и умиротворения его было достаточно, чтобы не расплескать по пути к столу любовь ко всем ближним.
Постоянное присутствие поэта, с которым так или иначе приходилось ей перекидываться парой реплик, таких важных для нее и таких неприметных для всех остальных, смягчало для Софи все трудности путешествия. А то обстоятельство, что ей пришлось в этот день вместе с ним стоять у рукомойника почти без свидетелей: крестьянка, державшая для "милых гостей" полотенце, прислуживала сначала ему, а потом ей с совершенно кислым лицом, не понимая значимость этого низенького и чересчур смуглого барина, вероятно, совсем не привлекательной для нее внешности, - и вовсе сделал для нее этот день незабываемым. Ведь именно тогда Пушкин впервые посмотрел на нее без тени насмешки или отеческого снисхождения и даже, будто бы, был рад задержаться возле нее, пока она не вымыла руки и не вытерла их тем же полотенцем, что и он. Пожалуй, все эти детали не были важны для него, стали случайным совпадением его душевного состояния. Возможно, рядом с ней ему в этот миг было просто чуть более спокойно, чем с кем-то еще. Возможно, что она в тот момент была для него так же  несущественна, как какая-нибудь собака или домашняя чужая кошка, но для благодарности ей и не надо было тогда ничего большего.[icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/75/787704.jpg[/icon][sign] [/sign][status]13 лет[/status]

Отредактировано Софья Раевская (2021-08-21 22:23:41)

Утром первого июня отправились в Новочеркасск. Софи чувствовала себя такой счастливой и парящей, будто Александр Сергеевич и правда хотел ей что-то сказать вчера за умывальником, но не смог. Сколько сладчайших минут провела она в тихой истоме предвкушения того самого взгляда, замешательства или просто нечаянного прикосновения к руке, о котором она не позволяла себе даже мечтать. Волна недосказанности окутала ее радугой брызг и напоила душу волшебным преображением. Софи теперь не узнавала себя, она словно немного вытянулась за одну ночь, начала терять резкость чувств и движений и каким-то неведомым образом уловила внутри себя, где-то очень глубоко, ту самую уверенность, которая восхищала ее в матери и Катрин. В своем дневнике она записала перед отправкой:
"Сегодня началось лето. Какое прекрасное лето! Как бы укрыть ото всех свою радость, не расплескать ее, не растерять, не уничтожить лишним словом, нелепой надеждой, не осквернить недостойными сравнениями, сожалениями, грустью.
Ох, понять бы еще толком, откуда она взялась, эта грусть, эта радость..."
Обедали у атамана области Войска Донского, знаменитого сподвижника Суворова и особого почитателя заслуг батюшки в войне, Андриана Карповича Денисова, который лично вышел с хлебом-солью встречать генерала Раевского и выказывал ему столько искреннейшего почтения и уважения, сколько Софи не ожидала бы даже по отношению к государю! Все дворовые люди, все обитатели его казачьего поместья вышли следом и устроили такой пышный и яркий прием, что рара от неловкости устыдился и чуть насмешливо склонился к стоящему рядом Пушкину, что-то прошептав ему на ухо. Как рассказывал потом Николя, он предложил тому для снятия торжественности прочитать в тон певцам оду "Вольность", из-за которой поэт, собственно, и очутился в этих гостеприимных краях.
Словом, все Раевские, включая Софью, ощутили себя необыкновенными и весьма значительными персонами Родины. Радость вырывалась из своих берегов, захлестывала девочку так, что она ни с того, ни с сего, начинала вдруг улыбаться, едва сдерживая смех и желание пуститься в пляс вместе с задорными и свободными, как цыганки, казачками. К вечеру гостили уже в другом доме, а точнее, на даче у вдовы батюшкиного сослуживца Василия Петровича Орлова, Екатерины Дмитриевны, которая тут же по приезде их "каравана" послала нарочного за братом Василия Петровича, старым знакомцем Николая Николаевича, генерал-майором Алексеем Петровичем.
Однако, любые излишества чреваты своими последствиями. Все эти лютые празднества так утомили Александра Сергеевича, что он к ночи снова слёг с новым приступом лихорадки, да таким страшным, что Софи не могла спать до самого утра, не переставая молиться Богоматери о спасении жизни раба Божьего Александра.
Молитвы ли сестер Раевских, само Провидение или просто страх перед такой нелепой сейчас смертью вытянули-таки Пушкина из когтей противной болезни, и уже к следующему утру он был готов отправляться далее и, пренебрегая всеми доводами против сей поспешности, первым собрался и зашел в экипаж, приободряя собравшихся на него подивиться спутников своим неиссякаемым балагурством и едкими шуточками.
Ну вот как не любить такого?!
Да будь он и трижды не так талантлив в искусстве поэтической мысли, как сейчас, разве могло бы остаться хоть одной души не тронутой симпатией к этому молодому человеку по прошествии хотя бы трех часов личного знакомства?
Все отъезжали от дачи Екатерины Дмитриевны после тяжелой ночи такими благодушными и тихими, будто каждый своей молитвой вымолил не только здоровья молодому повесе и "шалопаю", как добродушно окрестил Пушкина рара, но и себе в Царствие небесное светлый путь усмотрели.
Пока готовили им шлюпку для путешествия до Старочеркасска по реке Дон, Софи нашла возможность погулять по живописному берегу и набрать вместе с Машенькой полевых цветов в дорогу. Было уже довольно позднее утро, позавтракали тут же, устроив пикник чуть поодаль от широкой и прекрасной реки. Пушкин снова выглядел абсолютно здоровым и смотрел на барышень отстраненным и чуть горьковатым взором, поделившись с Анной Ивановной прозрением, что лихорадка его вовсе не от физического недуга. Анна говорила об этом Николеньке, думая, что девочки не слышат ее слов. Но Софи тогда была ближе всех к карете и потом в точности передала смысл сказанного сестре.
- Он говорил так сдержанно, так печально, Мари! - отвечая на вопрос Марии, Софья едва сдерживала слезы, поблескивающие в глазах и подрагивающие в голосе, но так и не выходящие в явное трепетное сочувствие, которым была полна барышня. - В этих словах было столько душевной муки, столько прощальной тоски, что тут дело не в Анне, Машенька, нет! Тут что-то другое... Он не от простуды так болен, а от терзаний. Чем он терзается - как угадать? - перешла она и вовсе на шепот, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнице. Набравшись смелости после прогулки, она лично подошла к Пушкину и, смущаясь, протянула ему свой букет.
- Вы уж поправляйтесь, пожалуйста... Хоть и не сразу - тут как Бог решит - но только уж обязательно... - и без лишних слов ретировалась почти так же стремительно, как подошла, почти не ощутив то самое нечаянное прикосновение вскользь его рук к своим ладоням при передаче букета.
Она не чувствовала в тот миг, что нарушила какие-то правила светских приличий, ей было важнее, чтобы Пушкин понял, что его жизнь очень важна не только ему или какой-то отдельно взятой барышне или даме - и плевать на эту жизнь не следует.
Когда добрались до Ставрополя и из-за сильной грозы остались ночевать в станице Саблинской, что в сорока верстах, как говорил проводник, от Георгиевска, в который они планировали добраться до полуночи, но отложили эту цель на утро - выдалась возможность поговорить по душам с сестрой без лишних соглядатаев.
- Ох, задумалась! - усмехнулась Соня. - Не сразу и поняла, про какого Александра ты спрашиваешь... - на мгновение по привычке устыдившись этой необдуманной фразы, Софи, однако, быстро взяла себя в руки и решительно подняла подбородок. - В голове один только Пушкин с этой его лихорадкой, будь она неладна!.. Ох, Александр... Как он, наверное, возмужал с нашей последней встречи... Сколько мы не виделись? Года три?.. Уже будет, должно быть, едок, как змий, и сердит, как серый волк. Вот скажи мне, отчего братья так немилосердны бывают к сестрам? В чем их истинное превосходство перед женщинами? - Софи уже говорила в общем обо всех мужчинах, что наверняка уловила Мари по интонации и подернувшемуся какой-то философской мукой и ставшему чуть рассеянным взгляду.

Отредактировано Софья Раевская (2021-09-17 18:59:33)

Софи обратила внимание, с какой таинственной задумчивостью Мари смотрела в окно и как выдохнула это "да...", и мысли ее обагрились подозрением, что и Мари тоже увлечена Пушкиным не меньше, чем она или Анна.
"Господи, неужели это ревность??" - смутилась Софи своему открытию и начала хаотично перебирать в памяти все реакции сестры на поведение поэта рядом с ней или Анной Ивановной. И пока та говорила про Николя и брата Александра, с которым вот-вот они должны были бы встретиться, села в своей кровати на колени, упершись кулаками в ее край и не сводила тяжелого взгляда с сестры, борясь с желанием перебить ее неприятным вопросом. На обращенный к себе вопрос девочка отреагировала разве что удивленным взглядом нечаянно выведенного из своих размышлений человека. Благо, сестра не обратила на это никакого внимания и продолжила свою философскую речь, как ни в чем не бывало. Софи, наконец, опустила глаза к коленям и глубоко вздохнула прежде, чем решиться подать голос.
- Прежде, чем жениться, надо бы полюбить... - ей было очень неловко говорить на такие темы. Сердце забилось часто-часто, Софи казалось, его стук даже может быть слышен сестре, пальцы еще крепче сжали простынь, чтобы унять начавшуюся дрожь во всем теле. А когда Мари произнесла свою последнюю фразу, Софи вновь запуталась в Александрах и опять по рассеянности - следствии  сосредоточенности только на одном из них - решила, что речь идет о Пушкине, ведь про себя-то она называла его именно так, как брата, без отчества...
- О, Мари, ему еще рано жениться!..
По взгляду сестры поняв, что снова оплошала, Софи вскочила с кровати и почти подбежала к заливаемому дождем окну, зардевшись и неловко пытаясь перевести тему:
- Ужасно вот так, да? Когда твои планы рушатся всякой непогодой?.. - она в сердцах ударила кулаком по подоконнику. - Дождь сейчас совсем некстати Александру Сергеевичу... Прости, я снова о нем... - Софи оглянулась на сестру, чтобы удостовериться, что она не смеется сейчас над ней. В ее глазах было столько страха перед открывающейся перед самой собой правдой: она влюбилась! Вздрогнув всем телом, Софи обхватила себя за плечи:
- Бр-р, как холодно, да? - ее взгляд снова стал убегать от встреч со взглядом сестренки. Софи так боялась начала этого разговора!
- Да и останавливаться приходится, где придется... Я не говорю, что здесь плохо или хуже, чем, скажем, на даче у Екатерины Дмитриевны, хотя, конечно, это так и есть... Просто... - дрожащие пальцы свои Софи уже сжимала возле лица, то и дело прикладывая их к губам, будто старалась угомонить себя, заставить замолчать, прекратить эту словесную панику. Она дула на них, словно хотела убедить сестру, что действительно замерзла. - Просто я не привыкла... Знаешь, каждый день ты не ведаешь, где вынуждена будешь провести ночь, в чьем доме... Ты видела эти половицы на крыльце?.. А как скрипит наша дверь - это же уму непостижимо!.. - Софи уже стремительно носилась из угла в угол, быстро перебирая ногами, чтобы спастись бегством от самой себя. - Нет! Решительно - путешествия не для меня! А этот запах в сенной! Что там у них протухло, прошлогодняя капуста что ли??
Наконец, она явственно осознала, что просто тянет время и ждет появления горничной или той же Анны Ивановны -  и остановилась, разом выдохнув и закрывая лицо руками. Распущенные перед сном волосы ее густой волной скользнули с плеч и занавесили Соню от старшей сестры наполовину - всё защита...
- Прости, милая... Прости. Я, кажется... совсем... - как же было сложно произнести это слово вслух!

Отредактировано Софья Раевская (2021-10-09 13:03:33)