Наши войска заняли Париж. Россия стала первой державой мира. Теперь всё кажется возможным. Молодые победители, гвардейские офицеры, уверены, что равенство и свобода наступят — здесь и сейчас. Ради этого они готовы принести в жертву всё — положение, богатство, любовь, жизнь… и саму страну.
1825 год, конец Золотого века России. Империю, мощи которой нет равных, сотрясает попытка военного переворота. Мир меняется стремительно и навсегда...


ЖАНЕТТА ГРУДЗИНСКАЯ ПИШЕТ:
“С неделю назад Грудзинская верит в происходящее меньше прочих, раз — а то и два — теряет самообладание. Невозможно. Не верит. Ни с кем не хочется говорить, в то время как от количества советов начинает до невозможного болеть голова. Ссылаясь на это, старается почаще оставаться в одиночестве, а значит тишине, нарушаемой разве что разговорами где-то в ближайших комнатах. Советы благополучно оставались там же на какое-то время. Всё равно на следующее утро будет привычный уклад, ничего такого. Самообладание вернется уже за завтраком.”
[читать далее]

1825 | Союз Спасения

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Эпизоды » Largo appassionato


Largo appassionato

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

l van beethoven - son 2 op 2 largo appassionato
https://i.imgur.com/AUz4JJ9.png
LARGO APPASSIONATO
Сергей М.-А, Мишель Б.-Р.
Киев, поместье Трубецких; май 1825; PG-13
http://www.pichome.ru/images/2015/08/31/3FqWcfL.png
я хочу знать, есть что-то вечное под Солнцем.
что будет, когда нас не станет.
ты запрещаешь думать о Смерти, ты говоришь, музыка -
спасет нашу жизнь.

+3

2

Музыкой... Рядом с ним я становлюсь музыкой...
[indent] Вечер постепенно затихал. Сначала умолкнул оживленный в последние дни дом Сержа Трубецкого, где они с Бестужевым гостили вот уже неделю. Гости разъехались, а хозяева, должно быть, уже готовились ко сну, предоставив Сергею с Мишелем полную свободу. Теперь же затих и сад, поприветствовав напоследок полуночников одинокой трелью соловья где-то вдалеке да стрекотанием цикад. Повсюду цвели магнолии и их волшебный аромат дурманил голову ни чуть не меньше шампанского, привезенного князем из Петербурга. Серёжа стоял на летней веранде, прикрыв глаза и вслушиваясь в мелодии затихающего сада, вдыхая полной грудью ночные ароматы благоухающих цветов, которые в эту пору особенно буйно цветут в Киеве. Двери в дом были полностью распахнуты, но Муравьёву даже не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать приближение тоже вышедшего на воздух Мишеля. Даже находясь в одном доме, они не могли подолгу разлучаться. Если один из них выходил из комнаты, то другой тут же ощущал пустоту всем своим существом. Это было так... странно  и так волнующе. Серёжа поначалу скрывал эту свою маленькую странность от друга, но вскоре заметил, что и Бестужев в его отсутствие становится беспокойнее и словно бы больше нервничает. Присутствие одного подле другого благотворно сказывалось на них обоих. Именно поэтому и к Трубецкому они могли поехать только вместе.
[indent] Князь сперва как-то скептически отнёсся к Бестужеву, но вскоре попал под воздействие его необычайно страстной личности и уже к концу первого дня знакомства совершенно точно был расположен к Мишелю. Лишь иногда Трубецкой кидал на друзей странные взгляды, особенно когда те были слишком увлечены обществом друг друга и никого вокруг не замечали. Однако, вслух Сергей Петрович ничего не озвучивал, лишь любезно предложив им обоим располагать его гостеприимством столько, сколько они пожелают.
[indent] Сергей повернул голову, глядя на застывшего чуть поодаль Мишу, милый сердцу профиль которого невольно заставлял губы сами собой складываться в улыбку. Какое-то щемящее чувство стальным обручем сдавило грудь Муравьёва, не давая глубоко вздохнуть. Иррациональное, неправильное чувство нежности, которое он испытывал по отношению к другу. Не той нежности, чтобы была присуща их отношениям с любимым братом Матюшей или с кем бы то ни было еще. Это было нечто другое. Светлое, большое и тёплое. Такое, что если посреди ночи закрыть глаза, то кажется будто ласковое солнце выглянуло из-за туч и теперь скользит своими лучами по его лицу. А ведь это всего лишь мишин взгляд. Но одного его достаточно, чтобы пробудить в душе Муравьёва настоящую весну.
[indent] - Через год всё изменится, - Серёжа мечтательно поглядел в темную даль сада, - Представляешь, Мишель! Через год мы победим. Наконец, это случится. Всё то, о чем мы мечтали так долго.
[indent] Муравьёв вновь обернулся. Рука без перчатки, безжалостно отброшенной на перила веранды, медленно потянулась к ладони Мишеля. Их пальцы переплелись. Но в этом интимном жесте не было ни капли пошлости или какого-то бесстыдства. Лишь абсолютная нежность дорогих друг другу людей.
[indent] - Я чувствую себя счастливым. Мне кажется, я никогда не буду счастливее, чем сейчас. МЫ никогда не будем счастливее, - медленно проговорил Серёжа, поглаживая подушечкой большого пальца палец Бестужева и мысленно благодаря того, что он не убирает руку.
[indent] - Только, пожалуйста, не уезжай никуда. Ты же знаешь, насколько я одинок, когда тебя, мой друг, нет рядом, - Серёжа виновато улыбнулся, выпуская, наконец, руку Бестужева из своей ладони.
[indent] Хотелось шутить и дурачиться, вести себя как дети. Схватить Мишеля за руку и утащить за собою в ночную глубину сада, чтобы там, будучи скрытыми от посторонних глаз кустами жимолости, наконец позволить себе поцеловать его, как хотелось уже давно, с самого их приезда в Киев. Сергей невольно поджимает губы. Невысказанное желание замирает где-то на конце вдоха. Их глаза на мгновение встречаются, вспыхивая в полумраке. Чужой дом, посторонние люди. Они ехали в Киев разными дорогами и даже здесь вынуждены держать подобающую дистанцию, которая всегда стирается, стоит Мише переступить порог дома Сергея Ивановича в Василькове. Но здесь не дом Сергея и не Васильков. В голову так некстати приходит какое-то смутное воспоминание о горячей баньке, которая накалялась до бела то ли от стараний Евсея, то ли от присутствия в маленьком деревянном срубе их двоих с Мишелем. Сергей тряхнул головой, прогоняя морок совершенно лишнего сейчас воспоминания, и даже сделал шаг обратно в дом, списывая своё состояние на дурманящий запах ночных цветов.
[indent] - Tu m'entends? Ты слышишь, Мишель? - Муравьёв на секунду замирает, весь обращаясь в слух, - Музыка. Такая прекрасная. Скажи, что ты тоже её слышишь?
[indent] Ему хочется еще много всего сказать о том, что это поёт сердце и это самая прекрасная мелодия, но Серёжа уверен, что Мишель тоже об этом знает и тоже слышит. Просто не может не слышать.
[indent] - Хочешь я сыграю её тебе? - вдруг срывается с губ раньше, чем Муравьёв успевает понять, что он  произносит это вслух.
[indent] Песня в груди звучит слишком громко. Если он немедленно не даст ей выход, то его бедное тело просто разорвет на части.

+2

3

Через год все изменится...

О, знал бы Серж, как близок он к правде в своих фантастических догадках! Но эти перемены, кажется, ожидают все в усадьбе Трубецких, в них не сомневаются, их лелеют, сколь бы плохим знаком не считалось отмечать победу заранее, эти молодые офицеры не сомневались в поражении. Пускай мечтают. Пускай пытаются что-то менять, пускай кричат, рвут цепи/оковы/кандалы великокняжеской тирании, пускай... подадут пример всем, кто боялся, кто был не согласен, кто еще не родился! Они будут первыми, кто посмел мечтать о переменах, и в этом будут правы. Но через год все изменится. О, в этом нет никаких сомнений. Север и Юг ведут переговоры уже достаточно долго, чтобы прийти к компромиссу, поляки и объединенные славяне в одном маленьком шаге от того, чтобы выступить на стороне революционеров.

Мишель выходит за милым другом в тень сада беззвучной кошачьей поступью, клонит голову к плечу, разглядывая Сержа, как что-то диковинное, что-то мистическое, что-то своё. Теперь точно своё. Преследует его тенью, охраняя от всех и вся, как верный пёс, что готов порвать врагов на кусочки, но защитить хозяина во что бы то ни стало. Мишелю кажется, что он нарушает свою же идеологию неподчинения: ни одна власть не имеет права на человека, но вот Сергей Муравьёв-Апостол, он переплетает их пальцы, он обнимает, он говорит самые смелые слова, позволяя Мише предаться мечтаниям, и у молодого офицера не остается сомнений, что у него есть хозяин. Не государь и Российская империя, а он - Муравьёв-Апостол, его почти-colonel, для него - всегда. У Миши ясные глаза и полуоткрытые губы, что ловят каждый вздох и слова Сержа, как самую сокровенную молитву, а выпускают несдержанный, растерянный выдох.

Мы никогда не будем счастливее.

Мишель еще не знает, что его безмятежному, полуодержимому счастью осталось не так уж и долго. Не знает, не ценит, что это последний май в его жизни, который он проведет на свободе, дыша полной грудью, целуя того, кого любит, последний май, за который он будет смеяться искренне и наивно, по-ребячески. Последний май, когда они с Сержем преступно счастливы и оттого совершенно неистово влюблены.

- Я никуда не собираюсь, - наконец, подает голос подпоручик и чуть дергает руку Сержа на себя, притягивая в едва заметные объятья. На самом деле, просто касается носом его темноволосой макушки и втягивает носом его запах, такой родной и привлекательный, замирает на несколько мгновений, прикусывая незаметно для него свою губу и выпуская с неровным выдохом. - Я весь ваш, colonel, на этот месяц точно.

Погода прекрасная, компания - еще лучше. Дружелюбие и гостеприимство Трубецких безгранично, а Миша, ослепленный этой радостью и приязнью, даже не задумывается о возможном беспокойстве, которое он или они с Сержем могли доставлять хозяевам. Бестужев просто не задумывается о таких вещах, глядя на эти вещи через призму собственного восприятия и характера: он бы позволил гостям в своем доме оставаться столько, сколько необходимо, никогда бы первым не заговорил о том, что кому-то пора домой. Воспитание не позволяло - это да. Но и тяга к компании, к общению и времяпровождению в компании тех, кто нравился - вот факторы, которые мешали Бестужеву-Рюмину остановиться, оглянуться и - возможно - поймать взгляд Сергея Трубецкого или его супруги, настоящий, не показной; не маску вежливости. Ведь он знает, что если обернуться неожиданно, человек, даже самый опытный лжец и подхалим, не сможет скрыть настоящие эмоции.

- Я тоже счастлив.

Это оправдание прощает ему все небольшие грешки. Это - и еще его совершенно очаровательная, обезоруживающая улыбка.

Мишель хмурит лоб, напрягает слух, пытаясь услышать музыку, о которой говорил его товарищ. Ничего. Тишина, где-то ухает птица, где-то трещат сверчки, вот она - настоящая музыка, любимая музыка, гораздо приятнее городских балов и южных цимбал. Но стоит заглянуть в глаза Сергею, и он ее слышит. Читает по глазам его чувства, его любовь, как нотную грамоту. Мягче улыбается. Теплее взгляд. Миша скромно опускает глаза, кивая согласно. Послушно идет за ним сквозь свежие зеленые ветви и дурманящий запах цветов, туда, где скрывался рояль, как в той самой хохме, но только серьезно.

- Сыграй мне, ma chère. - Мишель медленно опускается подле него на рояль, опуская руки на инструмент, подпирает щеку ладонью. Вибрация первый нот под кончиками пальцев и взгляд, устремленный только на Него. На то, как любовно бродят по клавишам его тонкие, совсем не похожие на руки военного, пальцы.

+2


Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Эпизоды » Largo appassionato


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно