Этот год обещался стать знаменательным. Отзвуки минувшей победы над Наполеоном и взятие Парижа все еще грели душу молодого офицера где-то под орденами. Необъяснимым теплом проникая сквозь толстые слои туго затянутого мундира, эти знаки почета жжением опаляли шрамы, полученные под Лейпцигом, но на этом не останавливались. С каждой минутой, своим жаром они устремлялись все глубже - в самую грудь. Просачивались под равномерно вздымающуюся клетку из ребер, а после разливались внутри наравне с алкоголем, к которому Сергей Петрович за весь вечер практически не притронулся. После сей крайне, но отнюдь не последней войны слишком многое изменилось, и прежде всего, изменился он сам. Первое серьезное ранение, змеиный язык французской гадалки, разительный уклад жизни там, "за кордоном" и, конечно же, вступление в масонскую ложу «Трех добродетелей» - все это не шло из головы Трубецкого ни на минуту. Даже повышение в звании до штабс-капитана не приносило ему должной радости на фоне того, как резко теперь колола в глаза разница меж отчизной и так называемым "загнивающим" западом. Ведь жизнь была где-то там, а на излюбленной Родине все по-прежнему прозябало. От всех этих дум князь, уже какой день находился не в лучшем расположение духа, и если б он мог, то непременно бы отказался от приглашения на сегодняшний увеселительный вечер. Однако, увы. Выказать неуважение дому Романовых, тем более, будучи впервые приглашен ко двору по неофициальной причине, был тот еще моветон, даже несмотря на тот факт, что подобающими поведением на подобных собраниях и не пахло. Служивые при высоких чинах, князья, чьи головы уже вовсю окрасила благородная седина, и даже именитый хозяин вечера, все они вели себя вульгарно и безрассудно. Многие поснимали мундиры, оставаясь поверх штанов в разнузданной нательной рубашке. Раскрасневшись от обилия алкоголя, который подчас распивали прямиком из залихватски отсеченного горла бутылок, собравшиеся гоготали, и отпускали сальные шутки, удивительным образом метаясь от политики до похотливого хвастовства. Утратив всякое чувство достоинства, которое, выходит было лишь маской, ныне они показали истинных себя и увиденное Сергею вовсе не нравилось. В отличие от всех собравшихся, он все еще был по форме и при мундире, а за минувшее время опустошил лишь один фужер красного. Не вступая в громогласные споры, и давно утратив всяческий интерес к творящейся вокруг вакханалии, он держался особняком, то и дело, поглядывая на вертикальный короб напольных часов, при этом нетерпеливо поигрывая остывшим вином в практически полном фужере. Нет, задерживаться на этом томительном празднике жизни дольше положенного он точно не станет более ни минуты. И намереваясь отставить недопитое, а после откланяться, Трубецкой уже шагнул было в сторону хозяина вечера, с отвратительным скрежетом раздавливая повсеместные осколки о стальные заклепки своих сапог, но внезапно осекся. У дальней стены просторной, но чертовски прокуренной ныне комнаты, к окну с пистолетом в руке решительно, но неловко плелось нечто, которое на момент начала попойки было никем иным как Николаем Павловичем Романовым. Молодой человек явно не рассчитал выпитого. На каждом шаге его заметно штормило, словно паркет под ногами был палубой судна при шторме, но, невзирая на это, он упрямо и щедро насыпал порох на полку оружия, просыпая его на пол под собой. Потому не глядя, приземлив донце фужера на ближайшем столе, князь решительно направился следом за горе стрелком.
- Позвольте, я помогу, Николай Павлович, - настигнув свою цель у самого подоконника, Сергей ненавязчиво забрал из его рук пистолет и пороховницу, впоследствии продувая и самостоятельно подготавливая оружие к предстоящему выстрелу. Дабы чего не случилось, под конец он от греха подальше убрал порох на стоящую за спиною столешницу. - На полку следует сыпать лишь затравочную порцию пороха, а курок непременно ставить на предохранительный взвод, иначе при заряжании будет преждевременный выстрел. И в лучшем случае вы руки себе опалите.
Зарядив и поставив пистолет на боевой взвод, он протянул его Николаю, при этом неотступно оставаясь подле того. Помимо пьяного состояния, мальчишке явно недоставало умения и сноровки, потому краем глаз наблюдая за ходящим ходуном дулом оружия, Трубецкой в какой-то момент молча протянул правую руку, кончиками пальцем поддерживая и направляя стрелка.
- Сергей Петрович, где это видано, весь вечер вы словно часовой в карауле стоите! При орденах, да по форме! Лишь пригубили, в беседах почти не участвуете и даже с Клевским палить отказались! Ох, я знаю, что вы бы его бахвальство мигом уняли, но вместо этого вы отчего-то взялись Николая Палыча пестовать. Богом клянусь, вы прям образец офицера!
Заслышав внезапный возглас где-то за левым плечом, Сергей тотчас обернулся на голос, при этом вопросительно приподняв правую бровь и вежливо улыбнувшись, однако протянутой к пистолету руки не отвел. Вот только прибывая в хмельном радушии, подоспевший к нему князь Борятинский, словно и вовсе этого не заметил, а потому от души опустил свою лишенную перчатки медвежью лапу прямиком на правый эполет собеседника, отчего поддерживающая рука того незамедлительно дернулась вниз и прогремел выстрел. От неожиданности, казалось, вздрогнули все, однако Александр Иванович тут же заголосил новый тост, отчего помещение вмиг наполнилось одобрительным гомоном, а Трубецкому буквально всучили обезглавленную бутылку с вином. Тост был провозглашен в честь обоих присутствующих Романовых, младшему из которых тоже подали наполненный до самых краев бокал и, понимая, что отказать пить он просто не может, князь поднес острый край отсеченного горлышка к губам, но глотка так и не сделал. 
Вид взмокшего, но чрезмерно довольного собой Петрашевского, за которым нехотя волочилась девица, комом встал в горле Сергея. Взъерошенная, босая и в порванном платье дворцовой прислуги, девка как загнанный в угол звереныш в страхе металась глазами по каждому из присутствующих. Ее округлые, красные щеки блестели от слез, а губы дрожали, то и дело, умоляя пустить, но вырваться, она явно не смела. По крайней мере, не смела до той самой поры, покуда полковник не начал зачитывать ей откровенные пошлости, а после все окончательно вышло из-под контроля.
- Да что ж вы творите-то? - прошептав, риторически вопрошая себя самого, князь резко опустил бутылку на стол, ударяя донышком до характерного стука, а после решительной поступью подошел прямиком к Константину Павловичу. Если быть до конца честным, участь этой несчастной девицы его не сильно заботила, ибо болезненная мораль была ему не присуща, но сам факт и бездумность ныне происходящего выводил его из себя. По какому праву они - представители так называемой верхушки, позволяют себе подобную низость? Неужто несдержанной пьянки, поклепов и шушуканий за спиной, да пальбы по стенам им уже не хватило?!
- Константин Павлович, позвольте вмешаться. В отличие от многих присутствующих, я почти что не пил и смею заверить вас, что ваше дозволение происходящего опрометчиво. Прежде всего, я слышал, что эта девица любимая служка ее величества императрицы, а она отнюдь не обрадуется подобному повороту событий. Обратится ж с прошением к вашему старшему брату, и это как минимум вам головной болью аукнется, а болеть голова у вас и без этого будет, - прибегая ко лжи, стараясь хоть как-то воззвать к здравому смыслу на фоне оглушительного женского визга, Сергей уверенно повысил голос, дабы наверняка достучаться до Константина. До единственного, кто мог пресечь то, чего делать вовсе не следовало, но в следующую же секунду молодой князь резко подался назад, когда перед самым носом его взметнулась рука Романова, в порыве бросить бутылку куда-то в сторону двери.
- Благодарю за заботу, но мои дела с родными не вашего ума дело, Сергей Петрович, - даже не взглянув на своего собеседника, Константин Павлович устремил ободрительный взгляд в направлении оттоманки, вокруг которой столпились мужчины. Удерживая теперь уже голую и вовсю брыкающуюся девицу на алом тесненном вельвете, они возбужденно и одобрительно голосили, пока Николай, подбадриваемый внезапным возгласом старшего брата, усердно старался примоститься меж ее разведенных в стороны ног. Смотреть на это было невыносимо, и резко отвернувшись в противоположном направлении, Сергей в сердцах добавил сквозь зубы: 
- Забавно слышать подобное. Мне помнится, сегодня вы дюже как сокрушались, что ваш породистый Актеон, сбежав простую дворнягу покрыл. Вас эта мелочь так сильно задела и огорчила, а сейчас вы, ликуя, способствуете соитию родного брата с безродною девкой, которую уже оприходовали. Но вы, конечно же, правы. Ваши семейные отношения - дело сугубо вашего ума.
Едва успев выпалить сказанное, Трубецкой буквально физически ощутил на себе тяжесть чужого взгляда. Под гнетом ожидаемого рыка негодования со стороны Константина, он все еще напряженно смотрел в никуда, испепеляя глазами темные подтеки бордо на светлой стене. Эта широкая рваная клякса с россыпью мелких пятен, что змеилась разводами до самого пола, казалась сейчас весьма символичной. А самое главное - эта меньшая грязь отвлекала от большей. Но вскоре утратив терпение от застилающих слух всхлипов, да стонов, звучащих вперемешку с до тошноты опостылевшими уже голосами, князь резко поднял взгляд прямиком в глаза нависшего рядом Романова, который еще не окончил свою высокопарную тираду.
- Пятно на мундире можно прикрыть орденом, а вот на совести не прикроешь, потому позвольте откланяться, Константин Павлович, - говоря размеренно и спокойно, на этот раз он упрямо не отводил глаз, по выправке стоя перед старшим по чину, который откровенно колебался в дальнейших действиях, но все же сдержанно подал голос.
- Вы забываетесь, Сергей Петровичи, а потому останетесь. Будете стоять здесь, и смотреть за всем до тех пор, пока я обратного не прикажу. Ваше благо, что я ночь портить себе не стану, но завтра нам будет, о чем побеседовать с вами.
Коротко кивнув головой, при этом, не забыв намеренно отдать честь, Трубецкой скрипнул зубами, но послушно развернулся в сторону действа, устремляя взгляд куда-то поверх. Вскоре все стихло, но обещанного приказа на вольную так и не поступило.

Ночь была долгой. Словно часовой на посту, упрямо простояв на заданном месте до первых лучей робкого солнца, Сергей пусто пялился на оттоманку, на которой ныне утробно храпел Адзалевский. Развалившись своей широкой спиной на узкой сидушке, он небрежно закинул левую ногу на низкую спинку, очевидно стараясь так удержать себя от очередного падения на пол. Всю ночь он спал беспокойно. Бывало, посмеивался, а однажды и вовсе принялся испуганно отмахиваться рукой, словно стараясь отогнать от себя несуществующего шмеля, в результате чего и свалился. Это было забавно. Очевидно, не сразу поняв, где находится, после падения капитан ошарашенно озирался по сторонам, а наткнувшись глазами на живое изваяние Трубецкого и вовсе перекрестился. Однако спустя буквально минуту, он уже с ворчанием забрался на опустевшую без него оттоманку, вновь разваливаясь поверх портков одного из Романовых.
Заметив заворочавшегося Николая, князь не двинулся с места, но повернув голову в его сторону, коротко выдохнул через нос. Только сейчас, едва ли изменив положение, он во всей красе ощутил, как мышцы в его теле заныли. Конечно, за минувшую ночь, пока все спали без задних ног, а Константин и вовсе удалился в покои, Сергей мог позволить себе отдохнуть. Мог присесть в кресло и быть может даже вздремнуть в нем, но несокрушимая принципиальность заставляла его стоять заложив руки за спину до тех пор, пока не прикажут обратного. Потому как только в комнату прокрался лакей, князь вновь повернул голову к спящему Адзалевскому, из приоткрытого рта которого лениво сбегала слюна.
- Доброе утро, Ваше Высочество. Если вам надобно ваше исподнее, то оно под капитаном Адзалевским, примерно в области поясницы.

Отредактировано Сергей Трубецкой (2020-05-31 22:26:09)

Пожав плечами в ответ на поступивший вопрос, Сергей промолчал. По правде сказать, он и сам не до конца понимал, при исполнении он сейчас находится или же нет. С одной стороны, он не явился в Семеновские казармы, тем самым проигнорировав свои прямые обязанности, но с другой, все это случилось по причине приказа Константина Павловича Романова, который надобно было исполнить. Но сколько он так уже простоял, упрямо ступая на поводу собственных принципов? Часов восемь, не меньше. Все это время, находясь в одном положении, он словно игрушечный оловянный солдатик не позволял себе даже ссутулиться, лишь изредка перенося вес на здоровую ногу. Левая, в которую три года назад знатно угодила шрапнель, первые пару часов караула отчаянно ныла, взывая к себе, но к обеду она попросту онемела, потому крайний час Трубецкой опирался исключительно на правую ногу. Позвоночник, казалось, раскалывался надвое вдоль всей спины, а в области поясницы и вовсе должно быть осыпался в прах. Плечи ныли, тугой мундир удушал, а в горле совсем пересохло, потому молча взглянув на закутанного в шкуру парнишку, Сергей выглядел довольно угрюмо, и тот это явно заметил. В глазах Николая тотчас промелькнуло минутное замешательство и неуверенность, однако его манеры и статус взяли свое, заставив сохранить лицо и продолжить начатую беседу.     
- Охотно верю, что вы запамятовали, но я сей комнаты не покидал. По поручению вашего брата, я неустанно бдил за опороченной оттоманкой, - качнув головой в направлении все еще беззаботно спящего Адзалевского, князь внезапно поймал на себе расфокусированный взгляд его глаз, но спустя буквально секунду, капитан ворчливо развернулся всей тушей к стене. Уже наступил полдень, а это подобие на офицера даже не думало принимать человеческий облик и, позавидовав его безалаберности и легкомыслию, Трубецкой снова взглянул на Романова.
- Совесть забавная штука, Николай Павлович, потому обычное дело, что она мучит вовсе не тех, кто истинно виноват. Но лично передо мной вы ни в чем неповинны, и Бог вам судья. Мое дело теперь лишь выводы сделать, - от жажды его голос заметно осип, но притрагиваться к воде иль еде при дворе, Сергей более не собирался. Исходя все из того же упрямства, он хладнокровно наблюдал сперва за утренним туалетом своего собеседника, а после и за его бесплодными попытками извлечь собственное исподнее из-под Адзалевского. Впрочем, последнее было довольно комично. Худой и высокий, Николай не сразу решился вступить в неравную схватку с тучностью спящего капитана. Неловко удерживая шкуру на своих узких бедрах, свободной рукой он отчаянно пытался выдернуть свою вещь, вместо того, чтобы рявкнуть и разбудить вконец обнаглевшего офицера. Этим он, в который раз проявил себя изнеженным и несмышленым юнцом. Совсем еще юным мальчишкой, возлагать всю вину на которого, было как минимум глупо. И заметив, как шкура внезапно свалилась на пол, при этом оголив ягодицы стоящего пред оттоманкой Романова, Сергей незамедлительно отвел взгляд и невольно изменился в лице. Он сам не до конца понял своей реакции. После минувшей ночи ничего нового он там точно уже не увидит, но отчего-то лицезреть парня совершенно нагим сейчас было особенно неуютно.
- Вы... - запнувшись, он не сразу собрался вновь с мыслями, но вскоре продолжил, предпочитая все еще не наблюдать за чужим облачением. - Кому-то безнравственное распутство в порядке вещей, а кому-то табу и нонсенс. Прежде чем вы сами не определите себя, любые мои порывы будут напрасны.
Лишь дождавшись, когда Николай полностью приведет себя в норму, Трубецкой вновь взглянул на него. Теперь тот выглядел сильно иначе. Статный, как и положено членам его семьи, но держался уверенно и достойно. Задушив свои слабости, он гордо расправил ранее сутулые плечи, уложил упрямые вихри волосы и приобрел холодный блеск в некогда туманных зрачках. Истинный брат императора. Однако по нему все еще было заметно, что эта обязательная дворцовая маска была ему в тягость. И кто знает, какую бы роль в этой жизни Николай для себя предпочел, при условии наличия хоть какого-то выбора.
- Ступайте с Богом и будьте покойны, я вас дождусь. Причем скорее всего, на этом же месте, - чуть приподняв углы губ в мимолетной учтивой улыбке, князь коротко склонил голову в знак почтения, впоследствии оставшись один на один с прислугой и спящими офицерами.

Лакеи не знали, за что хвататься, и не будь рядом господ, они бы наверняка в сердцах выругались на царящий вокруг беспорядок. Ведь загажено было практически все. На стенах повсюду были пятна от алкоголя и дыры от пуль, что раздробили и выкорчевали собой каменную крошку да пыль. Бесчисленные осколки бутылок и тонкого хрусталя буквально устилали весь пол. Искрясь и переливаясь в свете непривычно щедрого солнца, те, что крупнее передавали прямым лучам свои оттенки, отчего грязный паркет местами приобрел пестрые пятна. Изумрудно-зеленые от отсеченных голов французского Шардоне. Кирпично-красные от терпкого Каберне Совиньон и многогранные переливы от прозрачной коньячной тары. Все это перемежалось с кляксами из их разлитого содержимого, окурками, табачным пеплом, частями загубленного Клевским вазона и порохом на несчастных лакированных досках. Произойди подобное с имением самого Трубецкого, он наверняка бы негодуя, рвал и метал, ибо с рождения воспитал в себе болезненный педантизм ко всему в своей жизни. Но сейчас он со спокойствием и интересом наблюдал за игрой света сметаемых в кучу осколках.     
- Ваша светлость, извольте ступить, пожалуйста, в сторону. Прибраться б надо, - подав голос, низенький мужичонка подступил почти что вплотную к прибывающему в думах Сергею, и опустив на того взгляд, последний согласно кивнул, но едва шагнув в сторону, тут же заметно качнулся. Перенесшая ранение нога, отказавшись выдержать вес, предательски подогнулась в колене, отчего князь поспешно уперся ладонью в ближайшую стену. Удивленный выдох лакея и собственная слабина неприятно кольнули под ребрами, заставив его решительно отмахнуться от оказанной помощи.
- Не трогайте меня. Я попросту оступился, - огрызнувшись неожиданно резко, Сергей одобрительно похлопал по плечу опешившего слуги, и хотел было уже извинить, но заслышав шаркающие шаги из мало залы, наоборот чертыхнулся.
- Все стоите, Сергей Петрович? - появившись в дверях, заспанный Александр Иванович Борятинский выглядел довольно опрятно в сравнении с тем же Адзалевским. Приглаживая свои редкие седые пряди тоненьким гребнем, он оправил на себе измятую, но ныне заправленную рубашку и, велев прислуге нести мундир, подступил к Трубецкому. 
- Ваше упорство похвально, но оно вовсе не стоит того. Я, как вы очевидно отметили, тоже не одобрял произошедшего накануне, но соваться поперек Романовых нам не надобно, - отослав стоящего рядом лакея, мужчина говорил хрипло и тихо, общаясь исключительно со своим собеседником, который вновь вытянулся по струнке. Стоя на правой ноге, левую Сергей практически держал на весу, при этом сцепив руки на уровне поясницы.
- По-вашему, коль они при короне, так теперь всем прочим следует пресмыкаться? Я поступил так, как должно. Я ни о чем не жалею, Александр Иванович, - отчеканив слова, князь взглянул на мужчину, на лице которого появилась усталая, но на удивление понимающая улыбка.
- Молодо-зелено, Сережа. Молодо-зелено. Дай Бог, чтобы это геройство вам в дальнейшем похлеще то не аукнулось, - с этими словами он неопределенно кивнул и, развернувшись к подоспевшему с мундиром лакею, принялся облачаться. Не прошло и пары минут, как седовласый князь уже был при полном параде, и растолкав наконец-то оккупанта оттоманки, направил того на выход.     

К моменту, когда в зал пожаловал Константин Павлович, большую часть мусора уже оперативно прибрали. Прислуга молчаливо металась из комнаты в комнату, всеми силами стараясь придать помещению первозданную непорочность, а Сергей все так же стоял. Вот только глаза он прикрыл. К вечеру дня усталость с утроенной силой давала о себе знать, превращая треклятые минуты в часы. Голова нещадно раскалывалась, а тело все попросту онемело, и сам не заметив, как задремал, князь ощутимо вздрогнул всем телом и удивленно захлопал глазами, когда двери в зал отворились. 
- Ваше упрямство дерзко, но похвально, Сергей Петрович, - это было единственные слова, которые Романов обронил, едва встретившись взглядом с Сергеем, и утратив к тому всяческий интерес, в угрюмом молчании прошел в малую залу. От подобной реакции Трубецкой напряженно заиграл желваками на скулах, но терпеливо продолжил исполнять свою роль неодушевленного истукана вплоть до тех пор, пока в зал не пожаловал и Николай Павлович.
После оставленной позади аудиенции со старшим из братьев, на парне буквально не наблюдалось лица, но оно и понятно. Очевидно, Александр Павлович в красках рассказал ему обо всех сомнительных подвигах прошлой ночи. И зная нрав императора, сделал он это, наверняка не прибегнув к излишней тактичности, отчего ныне бледный и заторможенный, Николай, казалось, даже осунулся. Стоя подле молчаливого Константина, он наперебой напряженно что-то ему твердил, но брат явно не разделял его чувств и волнений. Грея в пальцах полную рюмку с холодной водкой, он спокойно и словно бы равнодушно ответил что-то в полтона, а после повысил голос, озвучив долгожданную вольную.
- Так точно. Я немедля вернусь в полк, Ваше Высочество, - немного неловко пристукнув каблуками сапог, Трубецкой отдал честь, и хотел было направиться в сторону выхода, но последующие слова Константина заставили задержаться. Так вот отчего Николай Павлович так волновался. Не только содеянное припомнил, но еще комфорту в итоге лишился, на цельный год к семеновцам угодив.
- Будет исполнено, Константин Павлович. А вы, Николай Павлович, извольте тогда немедля вещи собрать и на конюшню спуститься. С вашего позволения, я распоряжусь, чтобы вам коня оседлали. Нам с вами надо поспеть к вечернему построению, - не собираясь более задерживаться при дворе, Сергей вновь отдал честь, а после чеканным шагом вышел за массивные двери зала, истратив на показушную бодрость последние капли выносливости. В просторном, но, слава Богу, пустом коридоре, он тотчас устало прислонился к стене. Голова его упрямо кружилась, а перед глазами то и дело зернились цветные пятна, свидетельствующие о крайней усталости. Остро хотелось испить воды, сорвать с себя душную клетку мундира и просто прилечь, забывшись и вычеркнув из своей головы минувшие сутки, но до этого было еще далеко. Потому собрав по сусекам остатки воли, князь, прихрамывая, двинулся вдоль алой ковровой дорожки, намереваясь спуститься в конюшню и вернуться на службу.

Подняться в седло с первого раза не вышло. Злосчастная левая нога сперва отказалась даже подняться до высокого стремени, зависнув где-то на половине пути, и опустив ее, Сергей невольно огляделся по сторонам. Быть уличенным во временной немощи ему совсем не хотелось, и лишь убедившись в том, что лишних глаз вокруг нет, он рывком предпринял вторую попытку. На этот раз сапог достиг цели, и оставалось всего-то упереться на ногу, да запрыгнуть в седло, но и тут случилось фиаско. От судороги в бедре совладать с собой попросту не получилось, отчего князь с бранью приземлился вновь на устланный сеном конюшенный пол. Его последующая за очередной неудачей заминка, сказалась на доселе мирно стоявшей Лизке. Не понимая, что происходит с хозяином, она повернула свою массивную голову в его направлении, прижав оба уха к коротко остриженной гриве, а после губами прихватила за локоть нерадивого всадника.
- Что разочарована и решила помочь? Понимаю, я тоже от себя не в восторге, - усмехнувшись и легонько оттолкнув ноздри лошади, Сергей поочередно размял обе ноги и, обойдя животное с правого бока, рывком поднялся в седло.
Как только на спине появилась привычная тяжесть, вороная орловская тут же загарцевала на месте и, взметнув передним копытом горстку соломы, послушно пошла во внутренний двор, где им предстояло дождаться незапланированного новобранца. А едва тот, наконец, появился, Трубецкой сразу подъехал к нему и понизил голос.
- Прежде чем мы отбудем, послушайте, что я вам скажу, Николай Павлович. Если будете постоянно думать, почему поступили так, а не иначе, то никогда не избавитесь от чувства вины, а затяжное самогрызенье является занятием самым что ни на есть бесполезным. Поступив скверно, раскайтесь, загладьте вину, насколько сможете и нацельте себя на то, чтобы в следующий раз поступить лучше. Иными словами, не предавайтесь нескончаемой скорби над свершенной ошибкой, ибо барахтанье в дерьме – не лучший способ для очищения. А теперь поспешите в седло, и не заставляйте меня более ждать. Времени у нас и так уже не осталось, - с этими словами, он, не дожидаясь ответа, неспешно послал свою лошадь вперед, устремляясь прочь с территории Зимнего.

Отредактировано Сергей Трубецкой (2020-06-01 00:38:41)

Всю дорогу вплоть до казарм, Трубецкой сохранял тягостное молчание. Силясь совладать с непомерной усталостью и сонливостью, он периодически немного сутулился, мерно покачиваясь в седле. Несмотря на юный возраст, его лошадь сама знала дорогу к полку, потому следить за ней не особо не приходилось, если бы не одно "но" - ступающий рядом императорский конь с завидной периодичностью бесновался. Срываясь с заданной рыси, он дергал поводья своего седока, с храпом сотрясая своей патлатой башкой, а порой и вовсе упрямо забегал вперед или останавливал ход, принимаясь с пронзительным ржанием ковырять копытами мощеные улочки Петербурга. Причина такого поведения со стороны животины была князю понятна. Он отчетливо понимал, что сам виноват во всем ныне происходящем, ибо не удосужился прислушаться к конюху и откровенно наплевал на устав, в котором черным по белому запрещалось использовать кобылиц в качестве боевой единицы. Прознай Орлов о таком нарушении, его бы не иначе как кондратий хватил. Но кто ж знал, что попойка в Зимнем Дворце окончится незамедлительным переходом на службу. Наивно полагая, что откланяется пораньше, Сергей Петрович изначально планировать вернуться во флигель, отдохнуть, сменить любимицу на коня, а поутру двинуться в полк как положено. Но, увы и ах. Потому раздраженно косясь на императорского орловца, он буквально скрипел зубами от пронзительных воплей этой настырной скотины, покуда те каждый раз режущей болью звенели в мозгу.

Въехав на территорию семеновского полка, князь спешился первым и, размяв затекшие ноги, незамедлительно отослал подоспевшего конюха за каптенармусом Сухоленским. Самостоятельно возиться с неопытным новобранцем ему совсем не хотелось, да и не по чину сие, потому меж делом справившись у Николая о банальных вещах, он поспешно передал его на поруки явившегося Сухоленского. 
- Принимайте, Федор Иванович. Досмотрите, оденьте, обуйте и направьте в казармы моей роты, - хлопнув по плечу полноватого каптенармуса, Сергей бросил короткий взгляд в сторону прибывающего в расстройствах Романова и сухо добавил. -  Облачайся по форме и на построение не опаздывай.
На этих словах, он собственноручно повел свою лошадь к конюшням, пока конюх отчаянно пытался приструнить строптивый транспорт его высочества. Осознание времени давалось затуманенной голове Трубецкого с явным трудом, и дабы самому не припоздниться с обязанностями, он на ходу извлек часы из седельной сумки. Местами почерневшее серебро округлого корпуса имело на себе несколько небольших, но заметных и дорогих сердцу вмятин, историю получения каждой из которых князь отчетливо помнил. К примеру, вот это небольшое сквозное отверстие, что было размером не более чем игольное ушко, появилось на крышке часов после битвы подле Парижа. Образованное то ли мельчайшей шрапнелью, то ли Бог пойми, чем еще, оно красовалось в самом центре герба Трубецких. Угодив аккурат промеж четырех шахматных клеток, это отверстие каким-то чудом не задело стекло сокрытого циферблата и, отворив крышку, Сергей прикинул оставшееся у него время. С годами привыкший наперед планировать каждый свой шаг, спустя пару секунд он уже по полочкам разложил свои дальнейшие действия, молчаливо ожидая конюха подле конюшен.
- Выша светлость, вы б на недельку ее забрали из полковых-то конюшен, да на коня б сваво пересели. По уставу и так не положено. Мала бестолочь ваша, а вскоре и вовсе за пару дней всех коней в дурь вгонит. В случае чего, всем составом ж по шапкам получим, - нагнав офицера, мужчина извинительно обратился к тому. Широкоплечий, коренастый и знающий свое дело, он быстро совладал с упрямым конем, и ныне животное уже послушно ступало подле него, звонко чеканя подковами по каменистому плацу.
- Да, я понимаю. Вечером заберу, а пока определи ее к меринам, и прости за лишние хлопоты, Иван Алексеевич, - устало передав лошадиному надзирателю доселе удерживаемые поводья, Сергей виновато улыбнулся тому, а после направился в офицерские корпуса, намереваясь наконец-то утолить жажду и хоть немного позволить себе отдохнуть.

В нужный час Трубецкой уже стоял на плацу. По привычке заложив руки за спину на уровне поясницы, он в ожидании окидывал взглядом собирающийся на построение полк, стараясь никоим образом не выказывать своего состояния. Несмотря на победу над жаждой, недолгий отдых лишь сильнее пробудил в нем усталость, отчего под глазами залегли размытые тени, подчеркнувшие возросшую бледность лица. Его скулы смотрелись острее, а недовольно сведенные над переносицей брови не предвещали солдатам ничего хорошего. Впрочем, в последнем они были сами повинны. Ведь едва переступив порог офицерского корпуса, Сергей первым делом получил выговор свыше о том, что его полк с утра оплошал на боевом построении. Подумать только, опозорились в Стрелковой цепи!   
- Мне уже можно поздравить тебя с излишней ответственностью, Сережа? - подступая откуда-то справа, капитан Иван Дмитриевич Якушкин кивнул головой в направлении мыкающегося по плачу Романова, а после позволил себе усмехнуться. - Сказывается мне, что ныне я вовсе тебе не завидую в минувшем приглашении ко двору.
- Поздравляй уж нас всех, а относительно приглашения я сразу тебе говорил, что зависть твоя неуместна. Но не могу не отметить, как хорошо у нас поставлена информация. Меня прямо-таки гордость всего пронимает, - не отрывая взгляд от солдат, Трубецкой не удостоил вниманием своего старшего по чину сослуживца, однако мягко улыбнулся тому. С Якушкиным, под чьим надзором несла службу пара пехотных рот семеновцев, князь давненько был дружен, потому спокойно сносил неформальные уколы того, при этом, не гнушаясь отвечать тем же.
- Еще бы! Не иначе как весь свет столицы уже наслышан о твоем подвиге в Зимнем. Вот только за что - тайна покрытая мраком. Но ты же прольешь мне на истину свет? Только не томи, а то ты так скверно выглядишь, что я начинаю переживать, как бы ты не унес эту тайну с собою в могилу прямо сейчас, - толкнув князя плечом, Якушкин хохотнул и заговорчески понизил свой тон, чем заставил того наконец-то взглянуть на себя.
- Очень может быть, Ваня, ибо чувствую я себя еще хуже, чем выгляжу. Мне надобно скорей отоспаться, - расправив плечи, Сергей обреченно выдохнул, видя, как Романов пристроился к чужой роте. Нарушив собой ростовое распределение, тот упрямо стоял подле прочих солдат, которые то и дело вопросительно переглядывались.
- Кто ж спорит. Что думаешь с парнем-то делать? - проследив за направлением взгляда своего друга, капитан обернул голову в направлении своего полка, и тотчас посерьезнел. - Небось, надобно солдатне умолчать о том, кто ныне затесался меж них. На равных он с ними не будет, и не примут они его. Как бы чего не вышло.   
- А ежели за простым мальчишкой солдаты дворцовые замашки прознают, и решат уму разуму обучить? Тут надобно правильно им подать. Император сложил с брата все регалии и чины, так чем он ныне отличен от остальных? Сыграем на этом, выставим как акт доверия нашему полку. Мол, ничуть не чураясь, самое драгоценное нам император доверил, ты только донеси своим это верно. А там, глядишь, мужичье и проникнется. Укрепим сим связи короны с народом, - рассуждая вполголоса, Трубецкой чуть склоняясь к своему собеседнику, при этом, не упуская из виду возрастающее в линии напряжение. Но даже невзирая на явное недовольство стоящего рядом семеновца, Николай все еще гордо стоял подле того во весь рост, упрямо смотря куда-то перед собой. Это не могло не вызвать мягкой улыбки у штабс-капитана.
- Быть может, Сережа, быть может. Ты только его поскорей от моих к своим стрелкам забери, покуда замыкающий ему чего другое не укрепил. Того и гляди, всечет же по царским мордасам. Ежели, конечно допрыгнет.
Хохотнул напоследок, Якушкин направился к своему полку, а Сергей снова вздохнул, после неторопливо двинувшись к краю выстроивших в строй пехотинцев. Остановившись по правое плечо от нерадивого новобранца, он какое-то время с укором смотрел на него, а после командным тоном заговорил.
- Не срамись, солдат. Живо сменить полк и выклиниться в строй согласно своему росту, - указав головой в сторону роты огневой поддержки, он взглядом пресек издевку, которая едва ли успела зародиться на лице крайнего пехотинца. Должно быть, выглядел князь сейчас и впрямь довольно сурово, ведь уличенный им в злорадстве солдат, даже нервно икнул, после во все глаза, уставившись на начатое обращение своего офицера.

- Здравия, семеновцы! - заняв свое место пред ровными шеренгами из стрелков, Трубецкой гортанно повысил голос, отчего его грудь под тугой тканью мундира сама собой зашлась ходуном. Даже такая, казалось бы, привычная мелочь, теперь давалась ему не просто и, улучая момент, пока солдаты ответно приветствуют, он коротко кашлянул, стараясь надышаться в преддверии предстоящей тирады.  И дождавшись кивка от стоящего в отдалении Оболенского, продолжил.   
- Его Величество император оказал нашему полку большое почтение, доверив в воспитанники своего среднего брата, Николая Павловича Романова. На грядущий год его службы, он будет делить с нами хлеб и весь быт, а потому, братцы, покажем себя с лучшей из наших сторон! Пусть Александр Павлович гордится тем, что доверился именно нам! Николай, шаг из строя! - громко чеканя каждое слово, он не отводил взгляда от новобранца, внимательно наблюдая за исполнением из-под короткого козырька своего кивера. На донесенную новость, солдаты отреагировали неоднозначно. Кто-то неуверенно замер, боясь даже обернуться в сторону новичка. Кто-то, напротив, удивленно пялился на Романова. Но вскоре все роты в унисон приветственно взревели, наводняя плац настолько пронзительным шумом, что доселе отяжелевшая голова князя, стеклянным звоном раскололась на части где-то внутри. И с великим трудом дождавшись окончания, он жестом велел Николаю вернуться вновь в строй.
- Помимо этого, до меня давеча дошел неутешительный слух, что утром вы меня посрамили, братцы. На построении цепи, вы не сдержали положенный шаг. За это, взамен ужина вы будете выказывать мне тактику колонн и рассыпного строя. Пройдемся мы с вами по всем построениям, пока вы не убедите меня в том, что я не зря положился на вас. И это касается всех, - выдержав небольшую паузу, дабы перевести дух, Сергей на крайних словах взглянул на Романова, который наверняка и понятия еще не имеет о том, что ему предстоит. Но исключать его было нельзя, и крепче вцепляясь пальцами в собственные все еще находящиеся за спиною предплечья, он резко добавил. - Стройся в Стрелковую цепь!

Отредактировано Сергей Трубецкой (2020-06-13 23:01:13)

Едва замолчав, Трубецкой ощутимо занервничал. Непоколебимо и спокойно сообщая Оболенскому о правоте своих намерений в отношении представления Николая Павловича перед полком, в душе он был не уверен в верности своих действий. И по правде сказать, так было довольно часто. Невозмутимо повествуя или о чем-то высказываясь, Сергей неизменно держался достойно и гордо. Подчеркивая свою несокрушимую правоту интонацией, четко подобранным словом и взглядом, он с легкостью мог убедить любого, что небо зеленое в крапинку, и ему бы поверили. Ему действительно верили все, от простых крепостных до самого императора, потому что он так хотел. Истинный князь, не так ли? Вот только внутри, под маской внешней уверенности, в такие моменты он часто поддавался собственным распрям. Спокойный снаружи, в душе он был словно билень в руках позабывшего очередность пьяного звонаря, что раскачивается из стороны в сторону, после громогласного удара по одной из стен колокола. Потому и сейчас, колеблясь в правильности своего решения, он напряженно наблюдал за отпрыском именитой династии и его однополчанами. Поочередно всматриваясь в щербатые лица солдат, он подмечал каждый их взгляд, дабы заранее взять на заметку тех, за кем в дальнейшем придется особо приглядывать, но опасения не оправдались. Занятые шквалом команд и усердным понуканием со стороны поручика, семеновцы, приняв новичка, умело и даже безропотно перестраивались из построения в построение, но что самое удивительное, Николай практически не уступал им. Парень показывал себя большим молодцом, наталкивая на мысль, что не иначе как голубая кровь и впрямь текла в его жилах. Несмотря на явное отсутствие сноровки и полного спектра знаний, он схватывал все на лету. Более того, игнорируя царящую на плацу невыносимую духоту, да еще и будучи после долгой ночной попойки и стресса, он с достоинством переносил свалившуюся на его плечи нагрузку. Раскрасневшись и задыхаясь, Романов лишь под конец позволил себе сбиться с общего темпа, когда совсем уж выбивался из сил и, подметив это, Сергей подошел к Якушкину, нагоняя, как только тот распустил полк на ужин:
- Ваня, если хочешь, чтобы я тебе все рассказал, замолви словечко, чтобы моих без горячего ужина не оставили.
- Я дивлюсь с тебя, ей Богу. Раньше ты, помнится, их без ужина укладывал на отбой, а сейчас что? Никак Павловича пожалел? А как же твоя тирада о равенстве черни с короной? - с издевкой растянув тонкие губы в ухмылке, Якушкин сцепил обе руки на уровне поясницы, на крайних словах явно передразнивая товарища, но шутки тот отчего-то не оценил.
- Я вас попросил об одолжении, Иван Дмитриевич. Коль не можете, я сам распоряжусь обо всем, - коротко, но сдержанно огрызнувшись, князь отдал честь и решительно ступил в сторону, намереваясь обойти капитана. Будучи к вечеру окончательно вымотан, он сам не заметил, как вожжи самоконтроля выскочили из рук. Даже такая мелочь, как игривое подначивание со стороны друга, сейчас столь внезапно и резко всколыхнула в нем волну раздражения, что он сам себе удивился, но исправлять это не стал, а быть может, не захотел.   
- Да похлопочу я, чего ты завелся. Мне ж не жалко, - придержав ретивого штабс-капитана, при этом небрежно преградив ему путь вытянутой рукой, Якушкин смерил того укоризненным взглядом и усмехнулся. - А ты поживее отпускай их и сам иди, отоспись... Сергей Петрович.

Невзирая на наставления капитана, Трубецкой не покидал плац и не распускал полк до тех, пока те не окончили тактику построений без нареканий. И лишь когда его все устроило, отчеканил вольную, да направил на ужин, намереваясь и сам ретироваться с казарм, ведь к этому времени было уже довольно поздно. Разожженные фонари украшали плац широкими пятнами теплого света, который жидкою позолотой дрожал в зеркалах редких луж. Удушливая дневная жара поспешно уступила права настырным порывам промозглого ветра, который не иначе как чудом пробирался даже под китель с рубахой, зализывая разгоряченную кожу своим ледяным языком. И поежившись на очередном таком дуновении, князь поспешно направился в сторону офицерского корпуса, но услышав позади себя голос Романова, остановился и обернулся к тому. 
- Какие книги? - не сразу поняв, о чем вообще идет речь, он непонимающе уставился на Николая, энное время, бегая глазами по взмыленному лицу того, однако вскоре опомнился. - Ах, твои книги. Хорошо, я завтра же распоряжусь, чтобы тебе выдавали по одной по прочтении. После утреннего построения подойди к каптенармусу, он выдаст тебе желаемую.
На этих словах Сергей сухо кивнул и развернулся, шагнув было прочь, но все-таки задержался. Опустив ладонь на плечо Николая, он искренне улыбнулся тому, стремясь поддержать:
- Устал? Для первого дня ты показал себя более чем достойно, и у твоих братьев, несомненно, есть повод гордиться тобой, но послушай, что я скажу. Я видел, как ты испугался огласки. Из чертога Зимнего, каждый из тех же семеновцев наверняка виделся тебе неотесанным мужичьем, и это отчасти действительно так. Но прежде всего, они твои люди и щит, оберегающий тебя, твою семью и Россию ценой своих жизней. Не стоит этого забывать, а теперь ступай, поешь и как следует отдохни.

Отредактировано Сергей Трубецкой (2020-06-13 22:58:59)

Очнувшись от довольно скверного сна задолго да нужного часа, Сергей Петрович не сразу принялся собираться на службу, энное время понуро просидев на самом краю кровати. Снаружи флигеля было еще темно, а начавшийся со вечера дождь частой дробью барабанил по окнам. Словно барабанщик небесного полка, он неустанно командовал "общий сбор", и время от времени его полк ему отвечал. Отвечал раскатистым залпом, за которым неизменно шла яркая вспышка, озаряющая собой даже темное нутро княжеской спальни. Через незакрытую с вчера форточку, воинственная непогода уже умудрилась заполнить своей студеной прохладой всю комнату, и ныне мертвецки холодными пальцами ощупывала чуть сгорбленную спину жильца, медленно пробираясь вдоль его позвоночника от поясницы к загривку. Словно слепец, что, касаясь, познает мир, она оглаживала и призывала молодого мужчину к чему-то, но едва почувствовав, как влажная пятерня зарылась во всклокоченных от беспокойного сна волосах, тот передернул плечами и склонился вперед. Упираясь локтями в колени, он устало прикрыл ладонями заспанное лицо, после медленно продвигаясь своими длинными пальцами от пульсирующих висков к тяжелому ныне затылку. За эту ночь он словно тоже не спал. Периодически просыпаясь, дабы избавить себя от навязчивых происков совести, которая неустанно визуализировала участь несчастной дворовой служки, большую часть ночи Сергей хмуро таращился в потолок. Изучая корявые силуэты от стремительно лысеющих крон, он никак не мог смириться с тем, что случилось. Не мог простить себе, что не вмешался. Не выдернул эту затисканную девицу и не вытолкнул ее прочь из покоев не иначе как одичавшего от вина Константина. Будучи воспитан отцом в нравственности и высокой морали, и являясь блюстителем, в обществе стремящимся изменить существующий в отчизне уклад, он непростительно бездействовал в нужный момент. Подчинился и попросту созерцал то, чему так рьяно противился и с чем готов был бороться. Осознание этого колючим зверьком ворочалось под самыми ребрами, болезненно скребясь острыми коготками по и без того уже рваной душе, и сделав глубокий вдох, князь рывком поднялся на ноги.
    Спустя какое-то время, он уже сосредоточено стоял перед высоким зеркалом, неторопливо застегивая многочисленные пуговицы мундира. Стараясь унять уровень возросшего разочарования в себе и всех прочих, он по крупицам перебирал минувшие сутки, привычно анализируя свои поступки, дабы отыскать в них хоть что-то хорошее, но легче не становилось. Ведь одинаково порицая всех присутствующих на пьянке, Сергей отчего-то все еще упрямо выгораживал Николая Романова. Осуждал, но сам не желая того, бесконечно находил юнцу оправдания, искренне желая поддержать и действительно переживал за положение того средь солдат. Осознавал, что готов помогать, наставлять и беречь от невзгод и ошибок, словно этот мальчишка был ему сродни... брата родного? Но едва этот вывод укоренился в сознании, Трубецкой невольно припомнил момент, когда с царского отпрыска спала медвежья шкура, и его пальцы тотчас замерли на крючках высокого ворота. Смятение и неловкая смесь чувств, которую он испытал вчера в Зимнем, когда созерцал голую спину Николая в каких-то пяти шагах от себя, сейчас с новой силой заклубилась внутри.
- Господи, да в чем же я так пред тобой провинился? - торопливо шепча, но не решаясь взглянуть на иконы, он выдохнул слова и сомкнул веки, с замиранием прислушиваясь к тому, как во всем теле мигом сделалось жарко и неуютно. Потому в следующее мгновение голубые глаза его уже растерянно бегали по отражению в стылой амальгаме, пока дрожащие пальцы неловко мазали крючками мимо петель на чертовом вороте.

    Из-за плотной завесы дождя, добираться до казарм офицеры Семеновского решили в закрытах бричках, и забравшись в одну из них в компании Якушкина и еще двоих сослуживцев, Трубецкой поспешно натянул на лицо некое подобие беззаботной улыбки. Выказывать кому-либо свое внутреннее состояние он не собирался, потому планировал провести дорогу в непринужденной беседе о чем угодно, но только не о том, что моментально припомнил неугомонный товарищ.
- И так, Сергей Петрович, вы отоспались, бойцы ваши сыты остались, а теперь я жду обещанные подробности, - развернувшись на холодной коже сиденья, Якушкин расплылся в довольной улыбке, нетерпеливо бегая глазами по лицу сидящего рядом князя. Панибратски обращать к тому в присутствии иных офицеров он не решился, но любопытства своего не убавил, и требовательно толкнул коленом по ноге друга, когда реакции на заданный вопрос от того не последовало.   
- В кого вы такой дотошный, Иван Дмитриевич? Оставьте сплетни одиноким женщинам, вам они не к лицу, - одернув ноги, при этом закинув ее поверх второй, Сергей демонстративно закрылся. Поднимать ненавистную тему ему совсем не хотелось, тем более не тет-а-тет, но капитан не унимался:
- Так со сплетнями я и борюсь! Я лично слыхал от своего денщика, что вас на постой оставили, ибо вы служку императрицы попортить решились, а это же нонсенс! Господа, я знаю князя уже очень давно, и поверьте мне, скорее дворника нашего коронуют, чем Сергей Петрович нечто подобное выкинет!   
- А я слыхивал, что дуэль у них приключилась. Меж Сергеем Петровичем и сосланным к нам Романовым. Мол, не поделили они кое-чего, да прямо в хоромах пальбу и устроили. Говорят из-за девки Елизаветы то и стрелялись! - подключившись к обсуждению, один из сидящих напротив офицеров оживленно подался ближе. Понизив тон, он с интересом всматривался то в задумчивое лицо Якушкина, который переваривал полученную информацию, то на самого Трубецкого, чьи брови удивленно приподнялись от услышанного.
- Стрелялись, ибо девку не поделили? Али вы, Сергей Петрович, честь ее перед короной отстаивали и сего вам не простили? - вот и четвертый мужчина не остался в стороне от общего обсуждения, и не прошло даже минуты, как все офицеры начали наперебой спорить друг с другом, оглашая все новые подробности слухов, от которых князь буквально мрачнел на глазах. Этого он и боялся. Ведь все эти домыслы слышали отнюдь не только пассажиры этой скрипучей брички. Добрая половина знати наверняка уже смаковала всю эту дурь, чем болезненно пятнала репутацию и совесть Сергея и, осознав это, он загнанно уставился в покрытое моросью окно кабины. Ему казалось, что почва ушла у него из-под ног. Нет, ее нагло выбили из-под самых ступней, когда распространили подобную клевету и, слыша, что в каждой из версий очернен кто угодно, окромя Романовых, князь раздраженно заиграл желваками на скулах. Однако лицо сохранил и вскоре нарушил царящий в кабине гомон.
- Господа, к чему все эти дискуссии? Прошу меня извинить, но вы словно псы, что мусолят палку в грезах о кости. Подумайте сами, откуда на отведенной Константину части дворца возьмется служка ее величества Елизаветы Алексеевны? А коли и так, так неужели вы полагаете, что подобное сошло бы с рук кому-либо? - спокойно смотря на каждого из попутчиков, Трубецкой приподнял уголки губ в насмешливой и легкой улыбке, при этом отчаянно стараясь подавить в себе бурю негативных эмоций. - Той ночью действительно много палили, но то была не дуэль, а лишь праздное хулиганство. Я действительно схлопотал наказание от Константина Павловича, однако причина того была довольно банальна - я позволил себе вступить в пьяный спор относительно его псарни. А каждый из вас, я полагаю, наслышан о любви Романова к его титулованной своре и моем неуступчивом красноречии. Что касается Николая, так его и вовсе сослали к нам с целью обычного обучения, ибо парнишка не знает даже как пистолет правильно зарядить, что скверно в его годах.
Разочарованный гул не заставил себя долго ждать. Вообушевленные офицеры, жаждущие куда более интересных подробностей произошедшего, быстро поникли. Задавая немногочисленные уточняющие вопросы без прежнего ажиотажа, они получали на них развернутые сдобренные мелочами ответы, призванные придать спасительной лжи достоверность, потому вскоре все пассажиры и вовсе утратили интерес к поднятой теме. Один лишь Якушкин, что пуще всех знал своего старого друга, нет-нет, да подозрительно поглядывал на Сергея весь остаток пути.   

    Прибыли они в Семеновские казармы еще до общей побудки. Ненасытная непогода к тому времени все еще щедро орошала столицу завесой из капель, которые бробью забили по козырьку кивера, как только князь покинул бричку, но службы это не отменяло. Потому мельком взглянув на часы, Сергей Петрович поспешно пошел в сторону офицерского корпуса, намереваясь по общему сговору выпить пред долгим днем горячего кофе с ложечкой коньяка, но намеченный им путь внезапно прервали.
- Ваше Сиятельство! Сергей Петрович! - торопливо хлюпая сапогами по лужам, дежурный старательно перекрикивал шум дождя, а нагнав цель, встал аккурат перед тем и, отдав честь, продолжил. - Опять! Опять супостаты ваши в самоволку подались.
-  Кто на этот раз? Те же? - коротко вопросив, при этом невольно морщась от просочившихся под ворот дождевых капель, Трубецкой взглянул на замерших поодаль попутчиков и, кивком головы отправив тех не дожидаться себя, после с досадой вздохнул. Кофе ему явно сегодня не светит. Как минимум не сейчас.
- Да я ж почем знаю? Ночью ж улизнуть умудрились, пойди, разгляди их в потемках и средь дождя. Они ж осторожничают, чай наученные опытом горьким, да видать мало. Сечь надобно! Не поймут эти ослы твердолобые не иначе как силой. А перегарищем то у нас на всю казарму теперя разит! Вы как войдете, сами почуити. Аж я прихмелел, а я то непьющий, вы знаете. Вот вам крест! - торопливо перекрестившись, мужичок деловито смахнул капли со своих рыжих усищ, преданно ожидая решения офицера.
- Не тараторь ты так, Николай Фомич, и без тебя тошно. Вели роту сейчас же поднять,  - подтолкнув дежурного обратно к казармам, Сергей проследовал вместе с тем, но у самых дверей они разделились. Послушно устремляясь передать трубить о побудке, Фомич оставил штабс-капитана, который, не теряя времени даром, решительно направился прямиком в спальное отделение своей роты.  Учитывая, что дождь нещадно лил целую ночь, вероятность того, что самоуправцы вернулись сухими, была попросту невозможна и, шагнув в спальню на первых звуках трубы, Трубецкой тут же повысил голос.
- Подъем, братцы, подъем! Встаем, облачаемся, а после по одному выходим на плац! - рявкнув громко и четко, он каждым словом словно вколачивал свай и, остановившись у самых дверей, по привычке заложил обе руки за спину на уровень поясницы, терпеливо ожидая исполнения своей воли, заранее зная, что виновники "торжества" мимо него просто так не пройдут.

Отредактировано Сергей Трубецкой (2020-06-23 21:24:11)

Окидывая взглядом солдат, Сергей внимательно выискивал провинившихся, среди которых мелькали все те же лица, в коих он придирчиво отмечал каждую мелочь: леность в вышколенных годами движениях, настороженно — пугливые взгляды и, конечно же, влажность непросохших с ночи мундиров. Учитывая тот факт, что подобный побег был не впервой, штабс-капитану предстояло наказать самовольщиков по всей предписанной уставом строгости, а это не к добру усугубляло его и без того скверное настроение. Учитывая обстоятельства минувшего дня и неприятные новости, прозвучавшие в бричке, давать роте поблажек на этот раз он не планировал, потому пропуская мимо себя по солдату, Трубецкой распрямлял за спиной по одному пальцу на каждого из беглецов. За все время он не менялся в лице, сохраняя суровую отстраненность и тягостное молчание, но отметив на заспанных лицах некоторых солдат свежие следы от побоев, вновь заиграл желваками.
Как и ожидалось, одной руки для подсчета бывалых самоуправцев ему не хватило, и едва подошла очередь Николая Павловича покинуть казармы, как князь вдруг шагнул ближе к дверному проему. Плечом преградив парню путь, он снял с правой руки перчатку и, не глядя на Романова, коснулся его униформы. Влажная поверхность неприятно лизнула пальцы шершавым языком колкой ткани, и спокойно отстранив свою руку, Сергей демонстративно вернул перчатку на место, но дороги мальчишке не дал. Заставив того буквально протиснуться мимо себя, он выждал пока прочие солдаты выйдут на плац, а после отдал распоряжения поручику и направился прямиком в офицерские корпуса.
   Словно чувствуя внутреннее состояние Трубецкого, ненастье в столице стремительно усугубилось. Низкие, набухшие от влажности тучи, угрожающе нависали теперь буквально над самыми киверами стоящих на плацу солдат, а небо, не прекращая реветь навзрыд, щедро устилало мощеный камень под их сапогами бурными потоками своих слез. Эта серая от грязи и пыли дождевая вода уносила с собой яркие пятна подступающей осени, которые порывистый ветер небрежно срывал с находящихся за высоким забором деревьев. А солдаты все продолжали стоять в построении. Озябшие и промокшие до нитки, они взволнованно переглядывались, пока их штабс-капитан напряженно потягивал горячий кофе у окна офицерского корпуса. Подобное нагнетание обстановки, лишение молебна и завтрака, было лишь первым шагом к тому, что Сергей задумал осуществить в назидание своей роте. И лишь спустя росно сорок минут, он вышел к солдатам на плац.
- Егоров, Поляков, Рябин, Игнатьев, Воробьев, Орженский, Ковалев и Тушин, шаг из строя! - отчеканив слова, он лично прошелся вдоль всего строя, поочередно выдергивая за грудки по одному из гуляк, однако фамилии он озвучил не их. - Названные, стройся в шеренгу по левую сторону от роты и ружья наизготовку! Те, кого я иначе выделил, отошли к стене пред ними. Живо!
Отметив неподдельный испуг и стремительно нарастающее недоумение на лицах солдат, Трубецкой все еще оставался хладнокровен и беспристрастен. Коротко отмахнувшись от подоспевшего поручика, что принялся взволнованно тараторить что-то наподобие: "Сергей Петрович, одумайтесь!", он молча подошел к каждому из неуверенно выстроившихся с оружием солдат, и вполголоса что-то скомандовал тем. Завывающая вокруг непогода жадно поглощала его слова, не позволяя расслышать сказанное хоть кому-то кроме избранных им стрелков, и заметив, что провинившиеся не спешат подступать к стене, князь обернулся на тех.
- Что, как самоуправство выказывать, так вы смелые, а как по счетам за то оплатить, так достоинства не хватает? Поставить их к стенке, покуда все подле нее по их воле не очутились! - перекрикивая дождевую дробь и раскатистый набат грома, Сергей встал подле избранных им стрелков, наблюдая за тем, как каждого из восьмерых самовольщиков насильно вытаскивают из общего строя. Кто-то подавленно шел сам, кого-то сослуживцам приходилось буквально волочить по усеянным рябью лужам, а кто-то пал на колени в молитве. Но все это ни капли не трогало князя, который хмуро вглядывался в каждого из провинившихся, за исключением Николая, которого в их числе не оказалось.
- Для кого был писан военный устав? Для прочих, но не для вас?! Не единожды я закрывал глаза на ваши загулы. Не одиножды прикрывал собой ваши спины от императора, но вы, братцы, не оценили. Решили на шею мне сесть? Ну, что ж, изрядно вы накатались, пришло время упасть. Налево, кругом и лицом к стене, каждый! - обращаясь к приговоренным, он явно перегибал. Расстрел самовольщиков был бы уместен в военное время, но никак не сейчас. Однако останавливаться на достигнутом Трубецкой и не думал, а вмешаться никто не решался. Прочие офицеры были предупреждены и согласны с князем в предстоящем поучении, потому ныне войдя в раж и вскипев от всего накопившегося, он напрочь игнорировал мольбы и многочисленный ропот роты, а едва виновники развернулись лицом к стене, тотчас велел стрелкам поднять ружья:
- За неоднократное самовольное отлучение из казарм, Воропаев, Ботейко, Алчевский, Утаев, Миклашевский, Петрив, Гамула и Бажан, приговорены к наказанию по уставу, сродни военному положению. В назидание прочим, дабы подобного более не повторялось. Пли!
Оглушительный залп выстрелов прогрохотал незамедлительно и одновременно. Высекая искры и щебень из мокрого камня над головами стоящих у стенки солдат, пули намеренно прошли мимо тех, однако произведенного этим эффекта было достаточно, чтобы один из приговоренных обмочился в испуге, а другой без чувств повалился прямиком в грязную лужу. И окинув взглядом побелевшие лица присутствующих, штабс-капитан выдержал паузу, а после продолжил.
- Это было моё последнее предупреждение вам, семеновцы. Прознаю о новой самоволке, велю провинившихся бить пулей в затылок. Это всем ясно?! - дождавшись неуверенных и разрозненных подтверждений своим словам, он переспросил снова, и лишь дождавшись четкого ответа от всех, добавил. - А теперь, прогнать гуляк через роту и выдать по двести плетей согласно уставу. Каждому, включая новобранца Романова, кой избежал минувшего предупреждения, покуда впервой допустил нарушение. Исполнять.
На последних словах его голос впервые заметно дрогнул. Мокрый насквозь и продрогший не меньше всех остальных, он вновь спрятал руки за спину и расправил плечи, напряженно созерцая исполнение озвученного приказа.

Даже невзирая на скверное настроение, смотреть на подобные экзекуции было невыносимо, ведь Трубецкой искренне уважал и ценил каждого из семеновцев. Да, сегодня часть солдат действительно допустила провинность, но ведь если здраво судить, это была сущая мелочь. Вынужденные половину всей жизни проводить в лишениях, проживая в казармах, подчиняясь уставу и день ото дня, готовясь отдать свою жизнь во имя славной России, каждый из служивых мечтал хоть изредка позволить себе слабину. Банальные радости, сродни посиделок в кабаках и загулах. Каждому из них хотелось почувствовать себя человеком. Хотелось попросту жить отведенный им Богом срок, но за каждую попытку хоть как-то свободно вздохнуть, им приходилось платить, а Сергею предстояло взимать эту плату. Однако будь на то его воля, он бы не поступил так, как сделал сейчас. Он бы скорее сам отвел роту в питейное заведение, позволив мужикам в кои-то веки отдохнуть от долгой и утомительной службы. Оставил бы хозяину кабака все свое жалование, и дал бы солдатам отвести душу, но он не имел на то прав. Будучи так же военным, он являл собой лишь шестерёнку в четко отлаженном механизме, призванную подчиняться вышестоящим, чьи зубцы год за годом задавали темп и направление оборотов. Многие его поступки были предрешены за него, из-за чего он подчас так же не мог поступать по собственной воле, а потому за внешней твердостью и хладнокровием, ныне отчаянно надеялся, что наказанные его поймут. Поймут и не затаят обиды, однако ожидаемая реакция некоторых из самовольщиков говорила иное, и после преподанного урока, князь то и дело ловил на себе их тяжелые взгляды. Полные бессильной ненависти и злобы, глаза пары солдат буквально горели, но офицер и не думал им уступать. Напротив, он спокойно и сдержанно вглядывался в ответ, бесстрастно вынуждая мужичье первыми отвернуться, а вот на Романова смотреть не решался. Ведь мальчишка пуще всех не заслуживал наказания. Будучи юн, он наверняка малодушно поплелся на поводу у зачинщиков, не знал, как им отказать, а быть может, стремился сродниться, в итоге угодив под общую кару. Посему Сергею его было особенно жаль, и на первом же свисте прута, он ощутимо вздрогнул наравне с Николаем.
    Исполнительный метроном оглашал удар за ударом о влажную плоть, и казалось, звучал даже громче, чем барабанная дробь, а вскоре к этому примешались и стоны, отчего какофония сделалась отвратительна. От нее всё внутри Сергея съеживалось в тесный колючий ком, на острые иглы которого сердце взволнованное напарывалось при каждом ударе, но отвести глаз от исполнения экзекуции он не смел. Не мог позволить себе выказать слабину, но едва новобранец рухнул на мокрый плац меж рядов, он вдруг невольно шагнул вперед. Подчиняясь внезапному порыву помочь Николаю подняться, он неуверенно застыл уже на втором шаге, в упор не заметив, что барабанная дробь в этот момент сбилась с привычного ритма. Должно быть, полковой барабанщик перенервничал от вида упавшего в грязь Романова, а может его смутила неожиданная реакция на это со стороны Трубецкого, но последнему было не до него. Обеспокоенно наблюдая за тем, как солдаты помогают Николаю подняться, штабс-капитан молча взмолился о том, чтобы рота из страха убавила силу ударов, а сам вновь встал в привычную позу, наблюдая за исполнением.

Когда все было кончено, он позволил роте перевести дух, а после скомандовал построение. Теперь ему надлежало произнести заключительную речь перед своими солдатами, а после продолжить исполнять предписанное тем расписание, но по команде в строй вернулись не все. Николая Павловича рвало. Неуклюже стоя подле стены, тот пошатывался на своих длинных ногах от каждого дуновения ветра, и коротко качнув головой в его сторону, князь направил к нему поручика. Самостоятельно оказывать помощь он, конечно, не стал и, оставшись на месте, все так же стоял, словно неодушевленное изваяние. Лишь глаза его встревоженно бегали по сгорбленной фигуре парня, на окровавленную спину которого поспешно накинули мокрую тряпицу рубашки. Барабанщик Семенов предлагая тому студеной воды, а поручик подбадривал и побуждал вернуться вновь в строй, но юноша потерянно отмахивался от них, должно быть даже не ведая, о чем ему так усердно толкуют. Глаза его ныне были бесцветны, отчего сливались с утратившим краски миром и, встретив его взгляд на себе, Сергей до последнего вглядывался в ответ, а после Романов вдруг рухнул ничком.         
- Алчевский, Утаев, Миклашевский, Петрив, Гамула и Бажан, живо к полковому врачу. Воропаев и Ботейко, поднимите Романова и следом несите. Оставшиеся, держать строй до моего возвращения, - распорядившись, а после, наконец-то, изменив свое положение и сдвинувшись с места, Трубецкой первым направился в сторону медчасти. Прислушиваясь к ворчанию и влажному топоту за спиной, но то и дело оглядывался на живые носилки Романова, потому едва достигнув нужного здания и не глядя потянувшись к двери, оторопело отпрянул от внезапно появления медика, что очутился в проеме как черт из старенькой табакерки. Будучи полным и невысокого роста, полковой врачеватель возмущенно подпрыгнул на месте, а после с причитанием схватился за голову, уставившись на солдат позади офицера. Косые капли дождя нещадно застилали тонкие стекла его очков, которые вмиг запотели, и наспех утирая их аккуратно сложенным в дрожащих пальцах платком, он растерянно посторонился, позволяя занести великого князя в свою обитель.
- Сергей Петрович, да вы в своем ли уме, голубчик! - задержав офицера пред самым порогом, мужчина взволнованно запричитал. Испуганно метаясь блестящими камешками глубоко посаженных глаз, он быстро поправил свои съехавшие на кончик курносого носа очки и, привстав на носочки, дабы сдавленно прошипеть остаток негодования в самое ухо Сергея Петровича, в неподдельном ужасе указал пальцем на скрывшихся в кабинете солдат:
- Я с окна наблюдал за всем этим, но признаться, думал, что вы в итоге опомнитесь, а вы Романова высечь распорядились! Не иначе как бредите?! С нас же со всех за это три шкуры сдерут по вашей-то милости!
- Иван Александрович, не нагнетай. Я отдал приказ согласно уставу, и в случае чего, мне шкуру боле всех и попортят, а ваше дело — мальчишке помочь. Заключите его на пару дней в лазарет отлежаться, да не пускайте, коль воспротивится. Считайте, приказ на то поступил. Пускай оправится, да отоспится. А прочих, как подлатаете, обратно в строй выпроводите, - коснувшись ладонью спины доктора, тем самым подталкивая того вглубь медицинского пункта, князь ненавязчиво намекнул ему на необходимость поспешно исполнить свои обязанности, а после отступил на шаг. Здесь он уже нечем не поможет. Потому, не желая думать о грядущих последствиях, и задвинув свое навязчивое чувство вины на дальнюю полку сознания, Сергей решительно направился обратно к полку. Поступить иначе он просто не мог, и засим здесь жирная точка.

По просьбе Трубецкого, а быть может из собственных опасений, медик таки оставил потерявшего сознание Романова на несколько дней в лазарете, а прочие самовольщики вскоре вернулись вновь в строй. Под чутким надзором штабс-капитана, вся рота до позднего вечера привычно выполняла свой распорядок, словно ничего утром и не случилось, однако этот день для многих выдался слишком долгим и тяжким, как впрочем, и предыдущий. Потому распустив солдат на ужин и последующий отбой, Сергей Петрович, как и обещал, заглянул к каптенармусу, где взял у того привезенные Романовым книги, а после направился в лазарет. 
- Спите, Николай Павлович? - негромко вопросив, князь окинул взглядом пустую шеренгу из аккуратно застеленных коек, на одной из которых лицом вниз лежал Николай. Накрытый одеялом по пояс, он должно быть действительно спал, демонстрируя свою сокрытую перевязками спину. Средь свежих повязок виднелись пятна от сукровицы и мазей, которыми медик обработал нанесенные прутьями раны, и на минуту виновато отведя глаза в пол, Сергей подошел ближе к заимевшей временного постояльца кровати.
- Тем лучше, ежели спите, ибо не могу я пред вами не объясниться, а вам сие может и слышать не надо, - оставив книги на небольшой прикроватной тумбе, он заметил, что собеседник приоткрыл оба глаза и, отойдя к изножью кровати, негромко продолжил. - Я зла никому из солдат не хочу, а вы и вовсе почти неповинны в случившемся, но я поступил так, как должен был поступить и поступлю так снова, если придется. За это вы в праве на меня зуб заиметь, и вольны братьям своим доложить о случившемся, за что меня навряд ли погладят по голове, но я охотно отвечу за все, ибо готов нести ответственность за каждый поступок. Чего бы мне это не стоило. А вы впредь думайте своей головой, прежде чем потакать нарушениям.
На этих словах, офицер коротко склонил голову и, не дожидаясь ответа, направился в сторону двери.