- Один еще денек,
И здесь меня не будет,
Навеки расстаюсь
Я с милой стороной,
Навеки, может быть,
Мой друг меня забудет,
И мне осталось жить...
Слухами эскадрон гудит, но даже если они и стрелялись, чему я склонен не верить, Кутлер сам повинен. Горяч в пылу проигрыша, ни раз видел, как мял мундир более удачливому противнику. Львова жаль, чем дело окончится, знакомо, но от повышения отстранят, -лирично завершив свой монолог перебором струн, Аркадий Аркадьевич Нелидов с легким сожалением вздохнул, устремляя свой взор на тот берег реки, песчаный и обрывистый. Вечерело, с нагретой за день летним солнцем воды дул приятный прохладный ветерок, заморенный дневным зноем лес оживал и пел на все лады не хуже Нелидова.
Река Шинкарка делалась тут, в узких песчаных берегах глубокой, норовистой, как молодая кобыла, несущей свои воды далее в какой то недружелюбной гордости. Местные обходили здешние места стороной, предпочитая пасти стада чуть выше, где начинались поля с хлебами да огороды с репой, где и полей вдоволь, и характер реки покладистее. Оставались не облюбованы здешние места большую часть года, только грибники по позднему лету, да кто из местных по ягоды соберется в середине, да рыбак какой удачу на хрупком суденышке испытать решит. Если подниматься выше, то непременно обнаруживался летний учебный лагерь Кавалергардского полка, расквартированный по-походному, в палатках, да под навесами. Белые купола офицерских временных жилищ возвышались над серыми - солдатскими, стоявшими поодаль, чуть левее хозяйственная часть, кухня, там и отхожие места с умывальнями. К третьему году службы Павел привык к летним трехмесячным учениями, полевые условия нынче вызывали в его сердце щемящую тоску по проходящей молодости и юности, а в офицерской палатке вполне сносно можно было жить и более трех месяцев. Павел Петрович хорошо знал эти места, любил природу, со всеми ее комарами и назойливой мошкарой, дарившую сахарную траву для лошадей и студеную вкуснейшую воду из ключа. Именно в летнем лагере оживали мальчишеские, давно позабытые проказы и вольности, которым не место было в столице. Что и говорить, все они ощущали себя в этой дикой, облюбованной дачниками, стороне свободными и юными, не имеющими за плечами ни военных лет, ни званий. Поль ( а так его часто называли товарищи), исправно  исполняющий свои обязанности в полку, вообще считал, что только в таком общем котле ближе становился солдат и офицер, крепче делалась их кавалергардская семья. И к вечеру, пропахший конским потом, взмыленный не хуже своего коня, он брезговал причитаниями денщика о простуде, бежал, словно маленький мальчишка, скорее купаться в воду. Пальцы на ногах немели от холодных подземных ключей,сердце заходилось от непривычно-жгучей боли, сковывающей все тело разом, но это были неподдельные, настоящие моменты радости теперешней спокойной жизни. После войны Павел стал ценить ее еще сильнее, радоваться, как ребенок, принесенной денщиком землянике в огромном лопухе, смеяться над вечным ворчанием старика о том, что барин опять де животине своей яблоки со стола скормил. Дни не были скучны, а вечера - тем паче. Офицеры собирались на отлогом берегу, где до воды рукой подать, привязывали коней, сбрасывали неподалеку опостылевшие мундиры, да принимались за славную, честную игру в карты. Денег не брали, таков был уговор, брали с проигравшего желаниями, а фантазии на оные хватало с избытком. Если и пили вино, то в меру, помня о службе.
- Да Бог шельму метит, Аркадий Аркадьевич....а мы ее восьмериком крестовым...Не скупись, бросай, подбрасывай, -с азартом заявил Левшин Иван Николаевич, откидывая битые карты в сторону и накручивая густой черный ус пальцем. Его азарт порой доходил до такой точки абсолюта, что он вскрикивал, да так громко, что птицы в леску тут же прекращали петь, напуганные. - Он на седьмом дню в дежурство вышел, не проверил, сам попустил, а Львова под арест за старшинством.  Ать...а мы ее валетом - кравчиком, была колода, да вышла из моды, - пробасил Левшин, сгоняя прилипшего к бритой щеке комара. Павел отбросил остатки уже бесполезных карт, проклиная нынешнюю фортуну, повернувшуюся к нему исключительно крупом лошадиным. Если не считать Ланского, то всего их нынче собралось пятеро, не в пример меньше вчерашнего, но и начальство полковое отписало, что явится завтра к полудню на репетиции. Ждать начальство с нервным трепетом Паша не любил, мысли нехорошие гнал прочь, уверенный в своих кавалеристах, как в самом себе.
- Уж не за этим ли завтра Ершов завтра пожалует? Пас, господа, вновь мой проигрыш, - Поль сдался на милость победителей, опрокинувшись в примятую теплую траву, откуда так хорошо виднелось вечернее небо.
- Плывите к дачам, полковник Ланской, на сим утлом суденышке, что скорлупка от грецкого ореха. Подсмотрите за дамами, после нам расскажете, кто поприличнее есть, завтра же свататься нагрянем полным строем,- под общий одобрительный гул и гитарный перезвон Нелидов указал на лодчонку, выменянную у местных крестьян на сапоги ношенные, солдатские. Паша в нем едва умещался и неуверенно держал равновесие, а пара весел были кривы и выщерблены все временем. Но уговор дороже всяких денег, кое как усевшись в плавательное средство, Ланской приналег на весла, правя аккурат к тому месту, где берег был не так крут, да мостки виднелись купальные. Заборчик для купальни был жидким, редким, что зубы и старика бездомного, сохранял приличия плохо. Да и не мудрено было столь халатное отношение к данному заграждению. В целой округе никому в голову не взбредет пролезать через малиновые колючие кусты, растущие на берегу, да крапивные заросли. А напротив и вовсе кусты белого ивняка все загородили. Лодка уверенно и быстро поднялась вверх по течению, друзья Ланского еще махали ему в след, а после скрылись из виду за высокими кустами. Течение тут сделалось резвее, Паша поднатужился, жалея, что не оставил мундир на берегу, за несколько взмахов веслами  достиг камышовых зарослей, понимая, что выбраться на берег к дачам незамеченным не под силу. Дома тут стояли близко к воде, открывая вторым этажам полный обзор на берега, да и темнело нынче неохотно, по -летнему небрежно. Ланской вцепился в давно не крашеную доску заборчика, борясь с течением, силясь удержать себя в лодке стоймя, прильнул к зияющей дыре глазом, исправно исполняя военную тактику. Разведка дала вполне ощутимые плоды. Он увидел девушек, спускающихся к берегу. От такой удачи, что вновь обернулась к Ланскому мордой, Паша позабыл, что стихия под ним обманчива, но вовремя удержал равновесие. Дело осталось за малым. Подсмотреть и запомнить, а если повезет и имена узнать, чтобы пользоваться оными в момент рассказа.

Что имена? Вечные рабы человека, обличающие его суть, обязывающие и вносящие в историю, они то последнее, что будет написано на камнем над тленным телом. И память будет храниться около имени. Но сколько их уже узнал Ланской за свою жизнь? Сколько Екатерин, Марий, Анн. Вероятно, как верила матушкина свояченица, имена даются человеку не случайно, а по божьему промыслу и тогда те накладывают заметный отпечаток на судьбу и характер. Паша выдохнул, с каким то сожалением и тоской вспомнилось, что  Катерина, не эта, конечно, но другая, прошлой зимой отказала ему, да так обидела, что к оным теперь у полковника полная апатия. Суеверие это укоренилось в голове у кавалергарда прочно, хотя он и ловил себя на мысли, что сие есть обычное ребячество. Но дурная, детская примета опять сработала, да так не вовремя, что Павел Петрович от растерянности и поспешности все таки не удержался на своем суденышке, опрокинулся с головой в воду. Вышло шумно, с брызгами, Павел едва ощутил под ногами дно, как тут же вынырнул, глотая воздух ртом и отплевываясь. Никогда еще он не попадал в ситуацию более неловкую, чем происходила сейчас, да и сказать ведь что-то надо, а слова комом в горле встали.
- Не пугайтесь !! Прошу вас! Не пугайтесь! - делать нечего, пришлось выбираться на берег к девушкам в самом неприглядном виде. С мундира текло в три ручья, лист от кувшинки прилип к эполету, а в сапогах играла хлюпающая музыка. Паша проклял и свой азарт мальчишеский и ветхую лодчонку, что течением унесло уже к другому берегу.
- Павел Петрович Ланской, полковник лейб-гвардии кавалергардского полка. Влип в глупую историю, проиграв пари, а может и выиграв, - он попытался справится выглядеть не так забавно, как есть на самом деле, но чего греха таить, выглядел представитель славных гвардейцев не самым подобающим образом. Пятерней убрав с глаз и лба прилипшую челку, Павел не удержался и улыбнулся, теперь будет что рассказать товарищам, главное начать с верной отправной точки. Если "обвинить" в своем падении стрелу Амура, что сразила его в самое сердце при виде той, что опустила венок в воду, то его обязательно пойму. Паша не смел подходить без разрешения, виноват ведь, что напугал барышень, но и обратно в воду, да на тот берег не хотелось. Покрутив в руках венок, что выловил в момент своего бултыхания, он протянул его той, которую подруги звали Анна.
-Может и выиграв,-  шмыгнув едва слышно носом, в котором все раздирало от воды, полковник осторожно сделал шаг к виновнице своего падения, не сводя взгляда с лица девушки. Каким бы чудесными стихами и поэмами не описывали творцы женский образ, все к черту и не то. Паша подбирал из многих выученных од и поэм нужное, словно хотел применить к чудному видению перед собой определение, но тщетно. Разве можно описывать красоту набирающего силу цветка? Все слова будут кощунственны, губительны и не подходить для его природы.
- Вот и не веруй после этого в народные приметы да придания, - прибавил Павел, ощущая в глубине души тепло, которое разливалось по всей груди, медленно и приятно. Хотя зубы его начинали стучать бравый марш, а ноги в сапогах стыть, он почему то не обращал на такие пустяки внимания. До чего приятным оказалось занятием стоять остолопом, не думающим и не смеющим сдвинуться, улыбаться и любоваться, ничуть не смущаясь. Светлые завитки волос едва заметно ласкал ветер, кружева вторили шелесту листьев, а голубые глаза так походили цветом на летнее, теплое небо.
- Обещаю удалиться так же скоро, как появился, но позвольте мне обсохнуть на вашем берегу. Я верно помню, тут в паре верст мост на тот берег? - стоило Ланскому неловко махнуть рукой, как с него опять закапала вода. Если он успеет до рассвета к построению, то разведет караул в мокром, а там и замену найдет у денщика. Нахмурившись вдруг, Паша вообразил сейчас, как много слов он услышит от старика, что тот и денег не считает и не бережет дорогую одежду, да и не напастись нынче на новое, жалование все отдано уже за долги, а родитель ни копейки не присылает, как ни проси. Но все это будет потом, когда-то не сейчас, главное же нынче- стояло перед Павлом и прятало умело улыбку в напускном грозном виде, бойко ведя допрос. Это вызывало прилив нежности и теплоты, хотя Павел осекся, сообразив неохотно, что у девушки может быть уже есть кавалер.
- А в том году за теми оврагами, что выше, земляника была чудесная. Места здесь красивые,  - ляпнул он, абсолютно теряя голову и неохотно возвращая венок хозяйке. Другие девушки смотрели на него с улыбкой, неохотно веря, что перед ними офицер. Ну какой офицер будет подглядывать за дамами? Паша проклинал мысленно себя на чем свет стоит, обзывая последними словами, обещая больше никогда не вестись на карточные игры.

Узнав, наконец, имя той, из-за которой теперь в сапогах мокро и наряд будет вне очереди, Павел кивнул в знак почтения. Остальных девушек ему не представили, хотя приличия требовали обратного, но тут, в летнем зное дачной жизни гасли все яркие требовательные краски этикета. Поль смущенно и виновато улыбнулся остальным незнакомкам, что спорили с Анной так, словно офицера тут не было. Но этим нежным, неизбалованным светской жизнью созданиям нынче можно было простить все. Ланской и сам был хорош, поддавшись на уговоры и приплыв сюда, на что он рассчитывал, явившись в полном поражении перед юными особами? Безумец, ребенок и мало того, еще несносный кавалер, уставившийся неприлично долго на одну лишь Анну. Столько ошибок, колких и непростительно-грубых Павел совершил в один час, самому делалось дурно, но словно чья то рука толкала его к нарушению всяческих правил.
- Нет, если не считать того стыда, что одолевает меня. И ваша знакомая права, в моей истории не более случайности, чем  закономерности. На том берегу, среди муштры и офицеров иных приключений нет, чем карты и праздные беседы. В карты нынче ваш покорный слуга и проиграл, отправленный в наказание на ваш берег с разведкой. Поверьте, долгие летние дни превращаются в сущую каторгу, а служба тяготит и душит, если в ней нет ничего прекрасного. Винюсь, что поступок мой детский и не достоин офицера, но...теперь, увидев вас, не желаю и поступил бы точно так же, - Поль сдержанно еще раз кивнул, но теперь одарил улыбкой ту самую Наталью, чье недоверие заставило повиниться повторно. Наталья обязательно бы приглянулась Нелидову, своенравная, упрямая и властная, с такими женщинами никогда не бывает скучно, но любить подобных-то еще несчастье. Ланской едва заметно покачал головой, не теряя при этом виноватого вида, готовый каяться раз за разом под пристальным взором женского общества.
- Думаю, что я и так произвел слишком много хлопот своим появлением, нарушив ваши..планы, - Поль кивнул на венок, намекая на сакральные таинства, в ореоле которых и был послан сей вестник девичьей любви. Что-то неприятное кольнуло в самую сердцевину самолюбия Павла. Он попрекнул себя за пылкую и мгновенную привязанность, которой уже наделил случайное знакомство с Анной, ведь оба они ничего друг о друге не знают. - Мне право, неловко вносить в привычный ритм вашей жизни лишние тревоги, ваша подруга права, Анна Алексеевна, появление мое в вашем доме может повлечь за собой неприятные последствия, но все таки я попросил бы вас о помощи,  - эти бесконечные, строгие и вездесущие правила приличия, впитываемые в кровь вместе с материнским молоком нынче вставали барьером между желанием Павла посетить гостеприимный дом и познакомиться с Анной ближе. Он выдохнул, горько и с сожалением, уже намечая эту длинную дорогу от случайных знакомых к друзьям, которые могут без людской огласки, под присмотром строгой матроны, беседовать за вкусным чаем. Но Павел был бы не кавалеристом, сдавайся он так просто и без боя. Не в его характере было отступать при первых неудачах, да и неудача ли это была?
- Я осмелюсь попросить одолжить у вас на конюшне лошадь, чтобы добраться до расположения своего полка. Завтра же я верну ее вам, -   лично и обязательно подыскать Анне прелестный и милый подарок, в знак своей признательности. Теперь Павел знал ее фамилию, спросить о Бельских, вызнать заранее все подводные камни, что могут ожидать его на пути с столь прекрасной награде.
- Это совсем недалеко от дач барона фон Раля.  Говорят, дела его нынче не так хороши, как раньше. Бывали ли вы на его летних музыкальных вечерах, когда под открытым небом Петергофа играет целый оркестр до самого рассвета? - Ланской пропустил вперед себя всех девушек, чтобы остаться в стороне, не сближаясь ни сколько с Анной, но узенькая тропинка, ведущая на самый верх, свела молодых людей в пару. Поль шел так близко к Анне, что невольно улавливал цветочный аромат туалетной воды и тепло чужого тела, смешанного с пряным запахом первых летних цветов. Подав на скользком выступе Анне руку, Поль убедился в своих догадках - невесомая и нежная ладонь без лишнего жеманства коснулась его, выдавая в Анне девушку чистейшей души. Таких в Петербурге не осталось.

Что сказали бы Сергей или Петр, узнать, в какой нелепой и глупейшей ситуации оказался их брат. Высмеяли бы в первую очередь, припомнив, как дотошен всегда Павел, педантичен и излишне осторожен с дамами. И вот ему уже тридцать третий год, служба наладилась и грозила обернуться очередным повышением, а из-за скверного, как говаривала матушка, характера Павла, тот так и останется одинок. И уже явными казались угрозы Елизаветы Романовны прибегнуть однажды к родительскому авторитету и женить несносного сына на дочери своей хорошей знакомой. Бедная матушка вечерами за пасьянсом, когда сыновья навещали ее в спешке, жаловалась, что вовсе стала одинокой и жизнь прискучила ей, а помирать без внуков - страшнее греха не выдумать, ведь поклялась на смертном одре мужу своему, что взрастит достойное продолжение рода. Братья Ланские не разделяли рвения матушки, все трое утопали порой в любовных интригах с головой, еле выпутываясь из оных не без помощи братьев, а после с облегчением, за бокалом вина вспоминали былые дни, да вздыхали с радостью, что не обрекли себя на брачный союз. Служба в холостяцком лагере давалась легче, а денежные выплаты сами собой ограничивали всяческие возможности постоянных и серьезных ухаживаний. Даром, что матушка присылала ежемесячно триста рублей, того едва ли хватало на жизнь в полку. Павел уже обсуждал ни раз растраты с братьями,  решив однажды перевестись в армию, подальше от столицы, но все как один категорически отказались даже слушать его, помня, с каким желанием тот служил в любимом полку, занимался с лошадьми. Задумавшись о прошлой своей жизни и грядущей, что преподносит столь очаровательные сюрпризы, Павел Петрович неохотно согласился, что может матушка и права, пора ему остепенится, завести детей и сделать остаток ее жизненного пути немного лучше.
- Весьма польщен знакомством, - они младше, от того легкомысленны и прелестны в своей невинности. Павел улыбнулся скромно одной из девушек, чем вызвал у той румянец на щеках. Неужели в мире еще остались столь невинные и неизбалованные дитя, словно сроднившиеся в этих дачах с самой природой. Живут себе подальше от столицы, гадают ночами на венках и ждут своего суженого. Паша хмыкнул себе под нос, вот суженые, как в сказках и появляются, словно князья на ладьях, еще гуслей не хватало и красного кафтана. Хлюпнув сапогами, полными воды, Ланской согласен был сейчас и на гусли и на кафтан, лишь бы сухое все было. Он и правда начинал зябнуть, с огромным желанием поэтому последовал за Анной Алексеевной, осторожно обходя дом через палисадник и проникая на чужую территорию, словно вор. Это все было неправильно и некрасиво, едва смирившись с жалким своим поражением перед водной стихией, Поль нынче неуютно ощущал себя в чужом доме.
- Извините, что вторгаюсь...я безмерно благодарен вам и вашей кузине за гостеприимство и кров, - перешагнув порог хозяйской кухни, где уже давно все было прибрано, а на большом столе стояла деревянная кадушка с поднимающейся опарой, Павел вовсе растерялся. Кухня была небольшой, но уютной, созданной как раз для готовки. В углу, у самой печки стоял начищенный самовар, дожидался пробуждения хозяев, рядом под полотенцем в медном тазу остывало с вечера варенье. Аромат томленой земляники ласкал нюх, от теплого дыхания остывающего нутра печи потянуло в сон. Паша никогда бы не подумал, что обычная кухня, даже не господская, будет его манить своим уютом. Он шагнул невольно к печи поближе, задев макушкой ряд медных ковшиков, которые тут же мелодично зазвенели.
- Простите, - шепотом отозвался Павел, пытаясь больше не нарушать их таинственного проникновения на кухню.
- Совсем как у нас в старом доме, когда батюшка еще жив был, - Поль прижался ладонями к горячему белому боку печи, разбирая среди стертых воспоминаний о детстве самые яркие.
- Словно и не прошло этих лет и этой войны. У нас в Москве тетка жила, каждое лето мы приезжали к ней в гости, оставаясь на ее попечении все три месяца. Она души в нас не чаяла, баловала. Всё сгорело при отступлении, а тетки уж нет в живых, но я до сих пор помню кухню в ее доме. Там хозяйничала татарка, широколицая, плохо говорящая по-русски, но пекущая безумно вкусные пирожки с вишней. Французские сладости и в подметки не годятся тем пирожкам, -  Павел усмехнулся, на душе было и тоскливо и спокойно одновременно.
- Жизнь в таких кухонках замирает, вяло течет и от того становиться еще бесценней. Что нам нынче Петербург с его балами и военными парадами? В его недрах бунтуют полки, людская отчужденность рождает недопонимание и одиночество, лицемерие правит всюду, а судьба человека не ценнее медного гроша. Вот вы? Вы не одиноки в Петербурге?  - повернувшись к Анне лицом, внезапно спросил Павел, совершенно не стыдясь своего откровения.

Поль смутился, виновато потупив взор, его воспитателю было бы стыдно сейчас за поведение подопечного. Суровый немец, проживший в России каких то пять лет говорил на русском с жутким акцентом, некогда был исправным воякой, прославившим Пруссию, но был ранен и отправлен в отставку. Воспитывал новобранцев, а когда бывшие раны стали напоминать о себе болью и судорогами по ночам, отправился в Россию, к дочери, заниматься к старости лет тем, что получалось у него лучше всех. Воспитывать. "Стытна талжно быть, Пафел Петфофич. Изфольте окалить зат", говорил старик Кох, выбирая ивовый прут потолще и стряхивая с него воду. Матушка с отцом видели в Кохе истинный образчик того, как должен выглядеть офицер, дворянин, мужчина, поэтому Павел с Сергеем (воспитывались они вместе, ведь разница в возрасте не была столь ощутима, как с Петром) ежедневно подвергались не столько науке, как физическому воспитанию, делившемуся на легкие и тяжкие наказания. Обучать уму-разуму братьев оказалось куда проще, если биты задницы, думал Кох, целых пятнадцать лет обучая Ланских грамматике, риторике, немецкому и прочим важным наукам. В этой нескончаемой муштре, более похожей на солдатский быт, единственным лучиком света и радости были уроки рисования и французского. К ним приходил старенький господин Янхель, поляк по происхождению, но прекрасно знающий французский, что-то лопотал на польском смешное, припоминая сказки или истории из собственной жизни, с легкостью тот час переходя на французскую речь, пробуя вовлечь своих учеников в беседы. Когда Янхеля не стало, Павел сочинил посмертную оду несчастному старику, чем вызвал у Коха откровенный приступ ревности, который возвел Павел в разряд ненавистных учеников. Однако, при всей своей строгости и бессмысленности некоторых занятий (Сергей терпеть не мог латынь, но Кох вдабливал ее методично то розгами, то стоянием на гречке коленями), Кох сумел рассмотреть в своих воспитанниках черты характера, вовсе не пригодные для будущего воина. Слабость воли у Павла, нерешительность были исправлены, а вот привычка сначала говорить, а потом думать, иногда проявляла себя.
- Простите, я...я подумал, что ваш венок...он...на таком девушки в деревнях гадают, - быстро выпалил Павел, кивая на  свой "улов". Эта неприкрытая и отчаянная попытка вызнать у девушки, была ли она обвенчана с кем-то, помолвлена или все еще в невестах, толкала Павла на сумасбродные вопросы. Он помялся, шагнул нерешительно ближе к самовару, решительно намереваясь выпить весь чай в доме, съесть все варенье и булки, лишь бы оставаться с Анной наедине как можно дольше. От неловкости ситуации и собственной безрассудной храбрости (Поль не путал ее с наглостью, но ведь найдутся и такие, кто спутает) подрагивали пальцы. Он знал это волнительное прекрасное томление в животе, словно перед атакой, когда горн призывает весь эскадрон выстроится по расчету, а лошади, ощущая волнение всадников, роют землю копытом. Еще мгновение, трубач отложит горн и прозвучит команда, унося первую волну кавалеристов вперед, туда, где ждет смерть или жизнь.
- В Малороссии верно, сейчас теплее, чем в Петербурге, да и спокойнее. Не столица ведь. Мы с Сергеем, моим братом, хотели в Ливадию уехать еще прошлой осенью, но бунт в Семеновском отразился на каждом полку. Хорошо, что призванные усмирять солдат, мы не понадобились. Но в отпуск не пустили, найдя влияние офицерского состава Семеновского полка весьма пагубным, подающим дурной пример....вот тебе и любимый полк Его Величества, -  Павел наизусть выучил все приказы по своему эскадрону, выучил так, что ночью разбуди - от зубов отскакивать будет, да не помогло это, когда объявил он, что все офицеры лишены отпусков, а корнеты - отгулов до особого распоряжения. Тут бы и до второго бунта рукой подать было, слишком кавалергарды народ горячий, да вмешался сам Илларион Васильевич Васильчиков.
Поль потер переносицу, понимая, что для праздных бесед эти темы не годятся, поэтому поспешил сгладить ситуацию просьбой:
- Поэтому я нынче вечный пленник Петербурга, его Цербер, призванный скучать и развлекать себя подобными выходками, - мужчина потрогал свой мокрый мундир, удивляясь, как он не утопил в этой реке свою саблю.
- Не смотрите с таким укором, я полностью раскаиваюсь, но обещать более так не делать не могу. Тем более, зная, кого я могу встретить на другом берегу,-  Ланской замолчал, вглядываясь в лицо Анны Алексеевны и пробуя угадать по едва уловимой мимике настроение хозяйки дома.
- А хотите...хотите, мы спустим ваш венок ? Только не тут, а вверху, где река становится шире и ни какие кавалергарды не поджидают его в камышах, - усмехнувшись, Павел уже точно знал, куда он отвезет Анну Алексеевну, показав ей заодно самое красивое место во всей округе.
- А...а..в сентябре у нас полковой праздник...смотр будет..вы бывали на парадах?  - и тут Павел чихнул, совсем неожиданно и неотвратимо, сколь не старался противится сему неприятному действию.

Отредактировано Павел Ланской (2020-07-22 19:56:57)

Павел заметил, как помрачнела Анна Алексеевна. И все таки, даже такая рассеянная и озабоченная чем-то, девушка была очаровательна собой. Светлые непослушные локоны выбились из прически, словно олицетворяя собой бунтарских дух обладательницы. Почему то Павлу верилось, что Анна не из тех робких, домашних молчаливых особ, что рождены только для сохранения домашнего очага.
- Тогда...позвольте я к выходным навещу вас? Вы окажите мне честь, если познакомите меня с вашей матушкой, - правила приличия диктовали свои условия. Павел и не думал поступать по иному, тайком встречаются с девицами только те, у кого на уме весьма нехорошие намерения. Было бы не честно и крайне опрометчиво пытаться встречаться с Анной Алексеевной тайком, словно последний подлец. Нет. Паша отчаянно желал возвести их неожиданное знакомство в официальные рамки, попутно спрашивая разрешения и матушки Анны о встречах. Если только не будет иной существенной преграды.
- Мне жаль, что всё это коснулось вашей семьи. Полк полностью расформирован, большая часть его отправлена в Малороссию, но...ведь вы так расстроены не из-за кузена, я прав? Павел никогда не отличался особенным терпением, когда дело касалось неопределенности в собственном будущем. Он подошел ближе, так, чтобы его было лучше слышно, а может опасался, что Анна не посмеет секретничать на расстоянии.
- Не грустите, Анна Алексеевна, я виноват, сказал много и не подумал о ваших чувствах. Глупец, -возмущенно фыркнув, Паша робко попытался протянуть руку к ладони девушки, но осекся, не зная, поймет ли та его верно. Хотя вот она, совсем рядом, наверняка теплая и нежная на ощупь, трепещущая в ладони чужая ладонь, словно пойманная пташка. Павел Петрович выдохнул и зажмурился, пытаясь скрыть собственное волнение.
- Почту за честь, если вы познакомите меня с вашими друзьями и семьей, если вам так будет угодно, - потоптавшись в неловком молчании, пробуя подобрать слова, Паша клял себя на чем свет стоит. Обычно, болтливый и разговорчивый с дамами,он ведет сейчас себя, как юнец, по уши влюбленный в прекрасную незнакомку. Осталось только краснеть и запинаться, чтобы Анна Алексеевна вовсе стала насмехаться над ним. И по заслугам.
- Ваша спутница куда-то запропастился, не иначе, подыскивает мне коня по выносливее, -боясь, что покажется еще и скучным в довесок (хотя, куда уж больше), кавалерист попытался посмотреть на все военные марши глазами обывателя. И действительно, со стороны красивое и ровное шествие скорее наскучило бы молодой девице, решившей посмотреть военный парад, чем привлекло бы ее внимание. Улыбнувшись, Паша кивнул:
- Скучнее не придумаешь, вы правы. Но... не мы выбираем себе службу, а наше право от рождения, как дворян, обязывает нас перед Его Величеством нести воинскую повинность. Хотя...среди моих друзей-кавалергардов, есть и поэты, художники, любители естественных наук. Но все они занимаются этим на досуге, определив для себя военную стезю, как главную и почетную, - припоминая, как Левшин на дня притащил свои акварели в офицерскую палатку и развесил оные с целью приобщить всех к искусству, Паша заулыбался. То ли Левшин рисовал скверно, то ли его гения никто во взводе не понимал, да только через день на каждом этюде была надпись, раскрывающая суть нарисованного.
- У меня друг пишет акварелью местные виды и крепостных, выходит не дурно, правда, подчас не совсем понятно, куст там или корова, - задумавшись, Павел Петрович прибавил:
- может, он и рад был бы стать художником, но Бог ссудил ему иную судьбу, которую он принимает с честью. Те испытания, что нам выпадают на пути, обязаны закалить наш дух.
За окном уже давно начались сумерки, летние, теплые, пахнущие остывающей землей и травой. Сверчки голосили во всю, едва показалась луна. Паша очень не хотел уезжать, не добившись основательного ответа на мучивший его вопрос.

Павел задумался на вопрос о призвании, дожив до двадцати трех лет, он до сих скверно представлял свое будущее. Точнее, он было таким, каким видела его матушка, общество. Он сам, в конце-концов, окруженный друзьями, такими же невольниками светских обычаев, с малолетства не видел иной цели, как отдать свою жизнь за царя и Отечество. Да и что может быть почетнее для потомка военного? Покрыть себя славой на поле брани, привезти, если выпадет удача, кресты из похода, да пару несерьезных ран, которыми можно будет и похвастать перед внуками.
- пожалуй, одного призвания мало, Анна Алексеевна. Даже желания, сколь велико бы то не было, не поможет крепостному и неграмотному мужику стать сенатором или ученым. Для осуществления призвания и мало-мальских свершений нужны связи, деньги, удачные знакомства и умение прислуживать, - горько усмехнувшись, Павел все таки отложил венок на стол, считая сей подарок судьбы приманкой, дразнящей его и обещающей что-то призрачное. Припомнилось не кстати, как Нелидов прошлой осенью ухаживал за одной грузинской певичкой, молчаливой и скромной, проживающей  в двухэтажном снятом доме на вниз по Миллионной. Бросал цветы через высокий забор, прикладывая записки, пытался встретится после концертов и прочая, свойственная лишь юнцам, глупость, чередующаяся с вполне серьезными намерениями жениться. Но вскоре первый любовный порыв затух, полк был отправлен маршем под Красное Село на два месяца. Тоска сменилась пониманием, что скоропостижные решения приводят всякого мужчину в силки брака, а выпитое Клико подстегнуло Нелидова вылить свое разочарование в песне. На том и все закончилось. Певица вышла замуж у себя на родине, хотя Нелидов еще хвастал в офицерской квартире тем, что та пишет милому другу,не забывает. Полю не хотелось именно таких отношений, терзающих и его и чужую душу, хотя он понимал, что без трудностей не бывать счастью вовсе. То ли опасался Ланской таких путей получения счастья, то ли вовсе не видел ту, что принесет то самое заветное, а нынче сложилось так, что все само свершилось. И убегать, трусливо пряча голову в кусты Павел считал последним делом. Все таки Анна ему понравилась.
Он кивнул, понимая, что теперь действительно пора уезжать, присутствие более положенного уже навлекло на него некоторые обязанности. Пропустив Анну Алексеевну вперед, Павел последовал за ней на конюшни, где конюх седлал лошадь. Почуяв нового гостя, конь с любопытством повел ушами и ткнулся мордой в протянутую Павлом ладонь. Старый, коренастый мужичок суетился, подтягивая подпругу и расправляя вальтрап. Лохматые волосы и заспанный вид говорили о сладком сне несчастного, пока на его голову не свалился Ланской. "На две головы", - поправил себя Павел Петрович, поглаживая между ушей любопытной коняги, что уже тянулась искать по карманам нового знакомого лакомства. Карманов не было, поэтому конь недовольно фыркнул на пустоту.
- Я благодарен вам за заботу.  Не переживайте за коня, откормим и вернем днем обратно. До свидания, милая Анна Алексеевна,  забрав поводья у конюха, что ворчливо призывал зверюгу постоять смирно, покуда барин садиться, Павел Петрович захотел было пообещать еще много чего, но не смог произнести ни слова. Если Богу так будет угодно, их судьбы вновь сойдутся, быть может совсем скоро, но а пока Поль надеялся, что это неожиданное знакомство не останется просто еще одним событием в их жизнях. Вскочив в седло, Ланской еще какое то время долго и выразительно смотрел на свою спасительницу, словно запоминая этот короткий и удивительный по своей проникновенности миг,а после пришпорил коня.
Не оглядываясь, Поль летел галопом до расположения полка, сам не своей от невероятного события. В голове мелькали сказанные Анной и им слова, приходили на ум новые ответы на ее вопросы, разочарование от собственной глупости и не смелости больно кололи в самое сердце. Утро пришло слишком быстро, разбуженный веселым и пронзительным горном, что возвещал о начале нового дня, Павел был вынужден слушать назидания от денщика, который более ругался из-за купания в мундире и вероятность заболеть, чем за испорченные вещи. Привычный, отлаженный механизм армейской жизни набирал свои обороты, словно и не было вчера ничего. Построение, молитва, завтрак, плац, выездка по манежу, обсуждение вопроса о закупке новых лошадей и как гром среди ясного неба: перемещение лагеря в Красное село, где травы для коней больше. Еле упросив денщика отправить чужого коня обратно, Павел с неохотой отвечал на расспросы и друзей и старика, откуда взялась и лошадь и эти влюбленные вздохи весь день. Отписав короткое письмо Анне Алексеевне, где Ланской просил его простить и сердечно благодарил за помощь, он убедился, что оно с конем будут доставлены по адресу. К полудню начались сборы, по высочайшему распоряжению отныне Красное село становилось место летнего пребывания кавалерии, откуда она же имела свободный и скорый доступ ко всем резиденциям Его Величества. Снятый с постоя только к вечеру, лейб-гвардии кавалергардский полк двинулся широкой, плотной вереницей в путь, а Павел украдкой все оглядывался на встречные дома Петергофской большой дороги, словно хотел рассмотреть в них знакомое лицо.