Кажется, ещё никогда так быстро он не преодолевал этот достаточно привычный путь от Москвы до Санкт-Петербурга, а затем в Царское. В спешке великий князь не желал ни лошадей, ни своего нового адъютанта, которого приставили к нему после того, как Вольф самовольно сознался, что стрелялся на дуэли с братом императора. Михаил отчасти злился на своего друга за этот поступок, ведь вечером накануне его признания великий князь всеми правдами и неправдами отказывался назвать имя соперника, дабы уберечь тому жизнь. С другой же стороны, этот поступок не мог не восхитить Михаила. А последнее письмо от Вольфа, которое ему передали после отъезда Алексея, и вовсе многое расставило на свои места. Отвечать также на бумаге Михаил не стал, он рассчитывал на личную встречу. В конце концов, в тот февральский день они расстались мрачно, ни проронив друг другу ни слова, ни пожав руки. Едва великий князь узнал, что Алексей вернулся в Петербург и, как и обещал Николаю, отправился по своей воле под арест, Михаил стал добиваться позволения у Его Величества встретиться со своим бывшим адъютантом. Но каждый раз эта просьба разбивалась вдребезги о ледяную стену негодования Александра. Если Николай в тот же самый вечер смог пусть не понять и, возможно, даже не сразу простить, но хотя бы постараться поддержать Михаила, то вот император вестями о дуэли был настолько разъярен, что не желал слышать ни оправданий, ни тем более просьб от провинившегося брата. В последний раз попытка великого князя попасть в Петропавловскую крепость закончилась крупным скандалом с Александром. Всегда сдержанный и не позволяющей себе даже самой малой фамильярности по отношению к брату-императору Михаил в этот раз не сдержался, и Александр принял решение отослать великого князя из столицы. Уезжать пришлось не так чтобы слишком далеко - в Москву.
Справедливости ради, это решение не было лишено здравого смысла. Вдалеке от семьи и суеты столицы, Михаил смог привести свои мысли в порядок. Остыв, он отправил несколько писем Александру, каясь в своей несдержанности и, в очередной раз, треклятой дуэли, в надежде, что это хоть немного смягчит императора, и тот проявит милость по отношению к арестованному Вольфу. В ожидании ответа государя великий князь постарался отвлечься. Лучше всего отвлекала служба. Не сказать, что, отправив брата в Москву, император дал ему много поручений. Всем было вполне очевидно, для чего великий князь был отослан в старую столицу. Поручение проследить за тем, как идет подготовка к маневрам и смотру, было лишь формальностью. Хотя Михаил исправно инспектировал расположенные в Москве полки и несколько раз побывал у генерал-губернатора Тормасова, выслушивая его доклады о состоянии дел. В остальное же время старался сам занять себя. Возобновил с Карлом Росси обсуждение строительства своего будущего дворца и вернулся к проекту артиллерийского училища. Очень кстати рядом с Михаилом все это время находились генерал-майор Алединский и генерал-лейтенант Паскевич, которые помогли своему августейшему подопечному четко структурировать все задумки и рекомендовали лиц, которых можно было привлечь к открытию первого в столице высшего учебного заведения для будущих офицеров артиллерии.
Так два месяца в Москве прошли для Михаила в относительном спокойствии. Загрузив себя делами, он почти не подпускал к себе дурных мыслей, надеясь, что все разрешится благополучно, но все же долго оставаться в стороне не мог. Александр почти перестал отвечать на письма Михаила, так что великий князь пытался выяснить, что происходит в столице, через Николая. И ответ полученный накануне вечером разрушил смиренно и усердно выстроенный великим князем распорядок дней. Следственная комиссия приговорила Вольфа к расстрелу, и император не собирался воспользоваться своим богом данным правом миловать. Полученное известие стало для Михаила точкой невозврата. Оставаться больше в Москве он не мог, ночь провел в сборах, обдумывая, как скрыться от всех своих “надзирателей”. Впрочем, не попасться на глаза Альбединскому и Паскевичу оказалось несложно, а вот занявший место Вольфа адъютант Ушаков оказался слишком наблюдательным. Алексей Павлович, сын Павла Ушакова - еще одно из воспитателей Михаила и Николая - все силами старался остановить великого князя от “очередной глупости”: возвращаться в столицу без дозволения на то государя. Но пробиться через решимость Михаила не смог, а угрозы, что он (великий князь) в любом случае покинет Москву, заставили адъютанта отправиться вместе с августейшим братом, чтобы хотя бы убедиться в том, что Михаил доберется до царской резиденции невредимым.
Несколько дней пути великий князь нещадно загонял лошадей, редко делал остановки и почти не спал. У него было слишком мало времени.
Караул Большого Екатерининского дворца был немало удивлен, когда ранним утром им пришлось пропускать в резиденцию императора великого князя, усталого и взъерошенного с дороги. Лишь в приемной Михаила остановил один из адъютантов императора, и врываться без доклада в кабинет государя великий князь не решился. Он представлял в какой ярости сейчас окажется Александр, так что позволил адъютанту первому принять на себя этот удар. Ожидая, когда его пропустят в кабинет, Михаил пригладил растрепавшиеся волосы, оправил мундир и посмотрел на своего спутника. Ушаков, оказавшись в приемной государя, совершенно побледнел, видимо, про себя уже думая, что его за потакание великому князю ждет участь предшественника, чай не зря они ещё и тезки. Миша было думал подбодрить поручика Ушакова, но из дверного проема показалось непроницаемое лицо императорского адъютанта. Великого князя пригласили войти. Глубоко вдохнув, Михаил прошел в кабинет и, не поднимая взгляда, остановился перед рабочем столом.
- Ваше Императорское Величество, - отдав честь, великий князь поспешил обратиться к брату, лихорадочно ища правильные слова. За время пути он несколько раз перебрал в голове всевозможные варианты того, как можно повести этот разговор. От мольбы до угроз. Арсенал великого князя был полон, и он не собирался покидать кабинета императора пока не добьется своего. - Я вновь должен каяться перед вами, покинув Москву и явившись в Царское без вашего на то дозволения. Прошу вас не проявлять немилости к тем, кто был отправлен сопровождать меня в Москве. Их вины в моем отъезде нет, всю ответственность должен понести лишь я один. Как за самовольный отъезд… так и за дуэль, из-за которой барон Вольф был приговорен к расстрелу, - произнеся имя бывшего адъютанта, Михаил, наконец, поднял взгляд на старшего брата. - Вы сами назначали нам с братом наставников и знаете, что нас с детства учили нести ответственность за содеянное. Поэтому моя единственная просьба к вам - позволить самому ответить за случившуюся дуэль. Лишь я один повинен в том, что случилось. Барон Вольф не заслужил подобной участи. Прошу вас, пока ещё не поздно, отмените приговор, - время торопило Михаила, казалось бы, повторять в очередной раз одно и то же было некогда. Но великий князь боялся, что чрезмерная горячность совершенно отвернет Александра от него, так что старался сдерживаться, про себя молясь успеть.

Монотоность Александра не давала Михаилу сосредоточиться. Спокойные движения и тихий голос императора заставляли великого князя нервничать более, чем в те моменты, когда государь не скрывал своего гнева. Мише в такой ситуации гораздо сложнее возражать. Он умеет защищаться, но совершенно не может позволить себе резкости перед человеком, который не только облачен наивысшей властью, но и заменял ему в детские годы отца. Да и как возразить на все сказанное? Михаил, действительно, в очередной раз нарушил волю государя. Правда была не на его стороне, так что противопоставить словам старшего брата было нечего. Если только не переходить сразу к угрозам. Но этот вариант Михаил ещё в пути признал самым провальным. Во-первых, подобная дерзость могла только ещё сильнее распалить Александра. Во-вторых, даже если бы император проявил слабость перед угрозами младшего брата, это поставило бы крест на всех их дальнейших отношениях. Да, Миша был не так близок с Александром, как с Николаем. И даже с Константином у него отношения, казалось, были более теплые. И все же великий князь любил и почитал Александра не только как своего императора, но и как брата, которого он совсем не хотел терять из-за глупостей, коих успел натворить прошедшей зимой. Отгоняя от себя вновь идею идти напролом, ставя ультиматумы, Миша постарался усмирить все свои бушующие внутри чувства, решив всё же идти вперед по мирному пути.
- Если Вашему Величеству будет угодно, - Михаил нарушает тишину, набираясь мужества прямо посмотреть в глаза старшему брату. В них-то он и видит то раздражение, которое император ловко прятал от великого князя. - Я смиренно выполню любое ваше указание. Завтра же отправлюсь в Москву, затем - за границу. Если пожелаете, выполню давнюю просьбу матушки и вновь наведаюсь в Кассель, дабы познакомиться более с внучками Его Светлости*, - идей, как нынче доказать свою преданность брату, у Михаила было немного, и ничего лучше намека на то, что перестанет упорствовать желанию матери вступить в брак, он пока не придумал.
- Я знаю, что после совершенных мной ошибок, я не могу рассчитывать на ваше доверие ко мне. И все же, я прошу вас поверить: у меня нет более сильного желания, чем покориться вашей воле и искупить свою вину перед вами и всей семьей, - вряд ли Александр ждал на свои распоряжения горячего монолога о преданности. В конце концов, за последние недели и он, и вдовствующая императрица, и Николай уже сотню раз и слышали, и читали раскаяния младшего великого князя. Каждый раз, перешагивая через свою гордыню, Михаил пытался добиться, чтобы о нем не судили по его единственной оплошности, пусть и столь грубой и опасной. Лучше слов, конечно, сказали бы за Михаила действия. Но времени на них не было. Особенно сегодня, когда приговор бывшему адъютанту уже подписан. Так что после очередной пламенной тирады следует вполне закономерное “но”, которое дает понять, что Михаил не собирается покидать кабинет государя.
- Но выше моих сил исполнить всё это, пока человеку, бывшему мне несколько лет верным другом и преданным соратником, грозит смерть, - убирая руки за спину, Михаил сцепляет их в крепкий замок, дабы прекратить предательскую дрожь. Великий князь боится, что Александр сейчас прервет его и вновь будет отправлять восвояси. Тогда либо переходить к мольбам, либо - к угрозам, пока император не прикажет насильно вывести своего брата из кабинета.
- Ваше Величество, я прошу вас проявить милосердие. Если не к барону Вольфу - хотя его вина в той дуэли гораздо меньше моей как зачинщика - то хотя бы ко мне, вашему брату. Я не смогу спокойно жить с таким грузом. Смерть барона станет неподъемной ношей для моей совести. Всё, что я смог бы совершить ради вас, ради своего Отечества, будет перечеркнуто. Вы были правы, наша дуэль была вопиющей глупостью и моей мальчишеской прихотью. Но сегодня я здесь вовсе не из-за сиюминутных своих порывов. Я сознательно нарушил ваш приказ и прибыл сюда потому, что иначе поступить не мог. Иначе к моей вине за дуэль прибавится ещё и вина за смерть друга

Ожидание ответа и решения брата было мучительно тяжелым. Но ещё большим грузом для Михаила оказалось упоминание отца. Будучи младшим в семье, в душе великий князь всегда таил обиду за то, что в его памяти не осталось почти ничего с тех лет. Лишь смутные образы отца, который ласково трепал младших детей по волосам, со звонким смехом нарекая “своими барашками”. А потом долгая страшная ночь, когда мать, чьи покрасневшие глаза заволокли слезы, увозила их из Михайловского замка в Зимний дворец. И тягостное молчание, длившееся уже почти два десятилетия. Почему Александр решает его нарушить именно сейчас, Миша до конца не понимает, но тем самым государь совершенно лишает своего младшего брата возможности возразить хоть что-то на сорвавшиеся упреки. Ради себя ли он это делает и своей совести, или все же ради барона и их дружбы - Михаил уже об этом не думает. Он смотрит на руки брата, что-то старательно выводившие на белом листе бумаги, и думает о сказанном, о той крови, которая не смоется ни с рук, ни с совести этого человека. И о самом себе, который всю жизнь гнал от себя мысли с обвинениями, а теперь вдруг почувствовал острый укол, ведь все же в тайне винил Александра за то, что был так рано лишен отца. И только протянутое письмо вырывает Михаила из объятий мрачных мыслей. Неуверенной рукой великий князь принял послание, кое ему надо будет передать генералу Паскевичу, а затем в ожидании вновь уставился на Александра. Ведь это не всё? Не может же брат проигнорировать его просьбу?
Не всё. На миг Михаил испытал невероятное облегчение. От переизбытка чувств, вызванных осознанием, что после стольких недель Александр, наконец, сделал шаг ему навстречу, великий князь был готов едва ли не упасть в ноги к брату с горячей благодарностью. Отчего-то ему кажется, что все уже позади, но как только император протянул ему заветный собственноручно подписанный приказ, как тут же Михаил понимает, что, на самом деле, всё еще только начинается. Сколько времени они потратили на этот разговор? А сколько он будет добираться до столицы? 
Едва находя в себе терпение, чтобы поблагодарить брата и проститься, Михаил срывается на бег в приемной государя и несется по лестницам и коридорам Екатерининского дворца, краем уха ловя крик своего адъютанта, совершенно сбитого с толка. Ушаков нагнал великого князя лишь у конюшен. И вместо разъяснения адъютант услышал лишь упрек: либо не мешаться, либо седлать коня и следовать за ним. Вскоре он уже пытался догнать великого князя, не щадя также и собственную лошадь.
Михаил гнал галопом, стараясь мысленно представить, сколько времени уходит от рассвета до момента, когда приговоренный говорит свои последние слова. Тихой поступью в голову прокрадывались дурные воспоминания, будто опять столицу окутала снежная метель, а они стоят друг напротив друга, и Мишель видит как на мундире Вольфа просачивается багряное пятно крови… Одно, второе, третье, словно дурной сон стал явью, отчего к горлу подкатывает приступ тошноты, а губы бледнеют и сохнут.
Так проходит первый час пути, затем второй. Когда великий князь замечает знакомые дома окраин столицы, он уже почти не верит, что успеет. Слишком много времени ушло. Вот если бы он узнал хотя бы на день раньше, а лучше бы на два… Но все же он гонит лошадь по знакомым улицам и, лишь добираясь до Петровского моста, перестает лихорадочно гадать о том, успел он или нет.
Всё, что было после, останется каким-то невнятным, туманным воспоминанием. Через пару часов великий князь, скорее всего, не сможет даже внятно пояснить, как от караульных он добрался до внутреннего двора Петропавловской крепости. Удивленные возгласы солдат и офицеров, крики самого великого князя, требующего пропустить, несмотря на то, что заключенного уже вывели - все смешалось воедино. Потом поручик Ушаков попробовал остановить Михаила, убеждая великого князя смириться с неизбежным - уже поздно, не успеют, ведь остались считанные секунды - на что получил толчок в бок. Так через созданные им волокиту и суматоху, Михаил все же добился, чтобы перед ним распахнули тяжелые железные двери и пропустили во внутренний двор. Выстрелы ещё не прозвучали, но измайловцам уже была дана команда готовиться к оным. Срываясь вновь на бег, великий князь оказывается перед офицерами, которые машинально опускают ружья: никто не понимает, что происходит, но и не решается целиться в императорского брата
- Ваше Императорское Высочество, - командующий казнью спешно подходит к великому князю, пытаясь увести того. - Я исполняю приказ Его Величества…
- Я тоже, - прерывая мужчину, Михаил протягивает тому подписанный государем лист, и только теперь оборачивается к своему бывшему адъютанту, чье лицо скрыто плотным черным мешком.
- Отдавайте приказ освободить барона, - хрипло проговаривает Михаил, до конца ещё не веря, что он успел, но уже чувствуя некое облегчение. Вместе с ним однако приходила и усталость, накопившаяся ещё с последней бессонной ночи и пути до Царского Села. Выдохнув, великий князь отошел в сторону, стараясь не слушать и не смотреть. Он уставился на железную дверь, из-за которой боязливо выглядывал новый адъютант, а развернуться решился только когда услышал распоряжение снять мешок и монотонное чтение приказа о помиловании.