ЗИМА ПОХОЖА НА РАЗЛУКУ | |
| |
Отредактировано Михаил Романов (2020-08-06 21:49:14)
1825 | Союз Спасения |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Архив эпизодов » Зима похожа на разлуку
ЗИМА ПОХОЖА НА РАЗЛУКУ | |
| |
Отредактировано Михаил Романов (2020-08-06 21:49:14)
Мария Федоровна любила Елагин дворец, выкупленный ее сыном, императором Александром I. Больше всего ей нравился Павловский дворец, подаренный ее покойным супругом, но нужен был дворец, который был бы в столице. Для этого подошел Елагин дворец, который для Марии Федоровны перестраивал Карл Росси. Прасковье Александровне тоже нравился этот дворец. В нем не было столько шума, как могло бы быть в Зимнем дворце, в котором Паша бывала с визитом вместе с вдовствующей императрицей. Особенно восхищали вдовствующую императрицу и её гостей двери на первом этаже Елагина дворца, оформлением которых занимался сам Росси. Каждая из двадцати с лишним дверей является настоящим произведением искусства: двери облицованы ценными породами дерева с тонкой позолоченной резьбой.
Зимой сад дворца не казался таким красивым, но все же Прасковья то и дело бросала быстрый взгляд в окно, пока Мария Федоровна начинала читать новую главу. В этот день они затеяли чтения. Мария Федоровна пригласила к себе трех фрейлин, среди которых была и Прасковья Александровна, чтобы развлечь императрицу до того времени, пока к ней не прибудет ее младший из сыновей. Прасковья Александровна больше думала об этом событии, чем о том, чтением какой книги они занимались.
Она все время бросала взгляд в окно, словно надеялась увидеть там Михаила Павловича, но пошел снег, и уже не видны были даже раскидистые деревья. К тому же, Паша, хоть и была погружена в свои мысли, не могла проявить неуважение к императрице, поэтому вынуждена была отвечать, едва ее спрашивали мнение о прочитанным. Говорила она не всегда складно, но Мария Федоровна не обращала на нее никакого внимания. Она и сама была словно погружена в какие-то свои мысли. О том, что думала Мария Федоровна, Паша узнала, когда Мария Алексеевна Свистунова, одна из трех фрейлин, что были сегодня с императрицей, вдруг заговорила про Михаила Павловича.
Прасковья Александровна вздрогнула, не поняв, как разговор перешел на эту тему. Но теперь и Мария Федоровна говорила о своем младшем сыне и принцессе Шарлотте Вюртембергской. Паше уже было знакомо это имя. Оно не редко упоминалось, когда говорилось о том, что Михаил Павлович в прошлом году ездил в Штутгарт. Прасковья Александровна имела разговор с Михаилом Павловичем после его возвращения, из которого решила, что он он вовсе не увлечен принцессой. Но, может быть, она ошиблась? Почему Мария Федоровна вновь заговорила о ней? Неужели решение о браке все-таки было принято? Прасковья почувствовала, как сильно забилось ее сердце, но сказать что либо императрице она боялась. Она боялась, что вдовствующая императрица осудит ее за подобную дерзость. Их отношения с Михаилом Павловичем были все же порицаемые императрицей, не смотря на то, что Прасковья все еще оставалась ее любимицей и от двора отлучать ее она не собиралась. Но все же лишний раз напоминать об этом императрице не стоило.
Кажется, едва разговор прекратился, перешел вновь на тему прочитанного только что, как в дверь постучали. Появился слуга, сообщив, что прибыл великий князь Михаил Павлович. Сердце Прасковьи Александровны забилось. Неожиданно она почувствовала всю важность этого момента, словно сейчас, именно в эту секунду, решалась ее судьба. Мария Федоровна попросила фрейлин удалиться, желая поговорить с сыном наедине. Прасковья Александровна вышла вместе с остальными.
Стоило им только выйти, как Паша услышала шаги. Она замерла, понимая, кто сейчас идет к императрице. Другие девушки, шедшие впереди, уже свернули, когда Прасковья увидела Михаила. Лишь на краткий миг. Она не могла задержаться, не могла ему сейчас сказать тех слов, которые хотела, лишь поклонилась, как подобало, и ушла вслед за фрейлинами. Но едва и сама Прасковья скрылась за очередными дверями, отделяющими одну гостиную от другой, она остановилась. Нет, она должна увидеть Михаила Павловича. Она должна поговорить с ним. Она - обязана.
Вопреки здравому смыслу, девушка развернулась и направилась обратно, решив дождаться, пока кончиться разговор великого князя и его матушки.
Очередной визит к матери, на первый взгляд, не выдавался ничем примечательным. Вдовствующая императрица часто хотела видеть своих сыновей, для каждого находила своё слово и своё наставление. Но с некоторых пор Михаилу подобные встречи давались особенно сложно. Наверное, впервые тяжелый взгляд матери заставил внутри что-то перевернуться в тот день, когда он осмелился ненароком заметить, что хотел бы жениться. Разговоры об этом шли давно, и вдовствующая императрица прикладывала все усилия, чтобы её младший сын, наконец, перестал упрямиться. Этот день должен был принести императрице-матери долгожданное успокоение, но вместо этого лишь сильнее заставил волноваться женщину. Ведь выбор великого князя пал не на одну из немецких принцесс, а на фрейлину. Красивую, сообразительную и весьма старательную, но все же обычную фрейлину.
“Дитя мое, делай как хочешь, но перед тобой дурной пример Константина” - этот ответ, не содержащий прямого отказа, в тот день разрушил все мечты и надежды великого князя. Уже через несколько месяцев он отправился в Штутгарт знакомиться со своей дальней родственницей, а теперь все ждал, к чему приведет переписка вдовствующей императрицы со своим племянником, принцем Паулем. Удивительно, как ловко Мария Федоровна все обернула столь необычайным образом, что будто бы добровольно Миша отказывался от своего желания жениться на возлюбленной и соглашался вести под венец немецкую принцессу. Да только как бы он смел отказаться, когда перед ним ставили подобный выбор: собственные желания напротив долга перед семьей?
И все же Миша верил, что матушкино предприятие потерпит крах. Он столь груб и холоден был при знакомстве с Шарлоттой Вюртембергской, что не мог же отец принцессы согласиться отдавать свою дочь за столь неотесанного русского солдафона. Однако же каждый раз навещал мать с тяжелым сердцем, боясь, что сам окажется проигравшим.
Сегодня было также. Только лучиком света в мрачные мысли прорвался облик княжны Хилковой. Он заметил её у самого входа в гостиную императрицы и ласково улыбнулся, но вовремя спохватился - на них могли смотреть - так что следом чинно ответил кивком головы на реверанс фрейлины, а после прошел к матери.
Сердце не обмануло великого князя. Если в её покои он заходил всего лишь встревоженным, то выходил - мрачнее тучи. В голове эхом все ещё звучали строки из последнего письма принца Пауля, которые ему со счастливой улыбкой зачитывали мать. Он, наконец, дал согласие на то, чтобы его старшая дочь “составила счастие жизни великого князя Михаила Павловича”. Матушка успела обсудить уже и приданое, и дату приезда принцессы в Россию. И все это объявляла сыну с таким видом, будто не было у неё никаких сомнений, что Мишу эти новости должны невероятно обрадовать. То делала она намеренно, дабы не давать повода ему устроить в её присутствии неподобающую сцену. Все решено, и он сам давал ей позволение писать от своего имени в Штутгарт. Вскоре о грядущей свадьбе должны будут объявить официально, и двор начнет готовиться к приему важной гостьи.
Выдавив из себя невнятное “хорошо”, Миша сослался на дела и поспешил покинуть гостиную матери. У вдовствующей императрицы тоже нынче намечалось немало хлопот, так что она не стала задерживать сына. И оказавшись за дверью, великий князь тяжело прикрыл глаза и с силой сжал пальцы в кулаки. Как ему теперь посмотреть в глаза его милой Паши? И словно назло, едва Михаил поднимает свой взгляд, он видит перед собой её фигуру, и понимает, что княжна стала невольной свидетельницей этой сцены.
- Я… - он было уже начал искать подходящие слова, дабы описать всё, что только что случилось за дверью, оставшейся за его спиной, но здесь совсем не место вести разговор. - Где нас никто не заметит? Хоть на пару минут. Прошу. Пойдемте туда, - Миша надеется, что княжна, нынче проживающая в резиденции его матери, сможет найти для них укромный уголок, и протягивает ей руку, с каким-то особым трепетом ожидая её прикосновения. После разговора с Марией Федоровной великому князю казалось, что Прасковья вот-вот ускользнет от него, и нужно было хоть как-то удержать её подле себя.
Как же часто Прасковья Александровна вспоминала Константина Павловича! Как же часто он становился для нее мысленным примером счастье и благополучия. Он жил так, как велело его собственное сердце. И в тайне Паша надеялась, что и Михаил Павлович поступит также с ней. Никто не помешал Константину Павловичу, старшему брату ее возлюбленного, расторгнуть брак с нелюбимой женой и жениться на той, которую полюбил. О всех перипетиях в личных делах Константина Павловича Прасковья Александровна не знала, но видела в нем ту самую надежду, которая могла касаться и ее саму. Она упорно заставляла себя не думать о принцессе Шарлотте Вюртембергской, не представлять себе хороша ли она или дурна, не думать о том, что Михаил Павлович мог действительно увлечься ею.
Подобные мысли доставляли ей боль, поэтому всякий раз упрямо Прасковья доказывала самой себе, что Михаил Павлович любит ее также сильно, как и прежде. Но как же быть с принцессой? Кем станет она для него в этом новом мире, где появиться другая? Паша тяжело вздохнула. Прочь, все мысли прочь! Она поговорит сейчас с ним, она услышит его голос и все будет, как было прежде. От чего же Михаилу Павловичу не позволят поступить также, как Константину Павловичу? Ведь он младший из сыновей, он далек от трона. От чего же он должен жениться на принцессе?
Прасковья Александровна знала и другой пример. Великий князь Николай Павлович был счастлив в браке с Александрой Федоровной. Но Паша искренне считала, что дело все в их взаимной любви. Ей нравилась Александра Федоровна, она всегда украдкой, даже с завистью, смотрела на нее. Ведь ее положение и статус позволили ей обрести счастье рядом с великим князем.
Прасковья Александровна хотела было оставить эту идею дожидаться Михаила Павловича. Слуги смотрели на нее странно, а время, между тем, шло. Нельзя было сказать, что разговор Марии Федоровны с сыном затянулся, но Паше казалось, что время тянется бесконечно. Она то и дело смотрела на двери из которых сама недавно вышла. Хоть бы ее не хватился кто.
Наконец-то двери вновь отворились, и появился Михаил Павлович. Сердце Паши забилось чаще, назад уже пути не было. Он должен был понять, что вопреки всем нормам этикета ждала она здесь именно его. Как бы хотелось Паше, чтобы не было больше этих преград, чтобы она смогла назвать его своим мужем.
Ее глаза блеснули от внезапных слез, когда он заговорил, но Прасковья Александровна надеялась, что великий князь не заметит. Сказывалось волнение. Она кивнула, желая показать, что ждала его, что хочет видеть его, слышать его голос. Что хочет быть с ним.
- Пойдемте, - сказала она, переходя на шепот. Она бы улыбнулась, если бы ситуация не казалась ей такой серьезной. Но если она сможет остаться с Михаилом Павловичем наедине, то там ей проще будет говорить. Прасковья обернулась. Слугам, что проходили мимо, не было до нее никакого дела. Они кланялись Михаилу Павловичу, Прасковье Александровне и проходили мимо. - Пойдемте за мной.
И Прасковья Александровна пошла не оборачиваясь. В Елагином дворце были разного рода гостиные и комнаты. Некоторые из них относились к личным, другие - к гостевым. В отсутствие гостивших членов императорской семьи гостевыми не пользовались вовсе, а Мария Федоровна большую часть времени проводила у себя. Вдовствующая императрица была довольно деятельная, занималась женским образованием в столице и за ее пределами, поэтому часто состояла в переписке с сановниками. Это отнимало не мало времени, оттого приемы не были для нее основной заботой.
Прасковья направлялась в кабинет на первом этаже. Императрица его не использовала. Он был далек от ее покоев и неудобен. Поэтому Прасковья Александровна была уверена, что здесь их с Михаилом Павловичем никто не потревожит. Едва они вошли внутрь кабинета, Прасковья закрыла плотно дверь и встала у нее, словно отрезая все пути выхода Михаилу Павловичу.
Какое-то время она молчала, не зная, что сказать, как начать разговор, как спросить о самом главном. Но когда молчание затянулось, Паша все же проговорила:
- Принцесса Шарлотта приходиться дальней родственницей Марии Федоровны. Должно быть, она о ней очень хорошего мнения? Вы говорили о ней?
Миша шел следом за княжной, но старался не смотреть на неё. В гробовом молчании прошел в предложенный кабинет и остановился у письменного стола, не оборачиваясь. Ещё минутой назад он сам настаивал на их разговоре, теперь же не знал, с чего начать. Да и что он мог ей сказать?
Все мысли нынче разделились на два лагеря, упорно сражающихся между собой. Разумным было бы объяснить, что более они с Пашей не должны встречаться. Всё было решено, и он не может и не должен тешить княжну пустыми надеждами или предлагать унизительную роль второй женщины после законной супруги. Чувства, кои питал великий князь к этой фрейлине, были трепетными и возвышенными, он мнил себя тем самым влюбленным из рыцарских романов, что ради прекрасной девы побеждают драконов. Опошлить это чувство привычным для двора положением, когда у августейших лиц помимо жен появляются ещё и фаворитки, он совсем не хотел. Нет, только не с Пашей.
С другой же стороны, в нем самом теплилась наивная в своей сути надежда, что ещё не поздно всему измениться. Пока принцесса не прибудет в Россию, не примет православия, и они не обручатся - будет сохраняться шанс на то, что свадьбу отменят. Принц Пауль мог передумать, принцесса Шарлотта могла отказаться меня веру. Ведь в их семье уже было такое, что вопрос вероисповедания становился непреодолимым - так его старшая сестра и крестная, Александра Павловна, не стала шведской королевой, потому что Густав IV не хотел, чтобы его невеста оставалась православной, а великие княжны из Дома Романовых никогда не принимали чужой веры. Кто знает, вдруг и Шарлотта Вюртембергская окажется столь же принципиальной в этом вопросе?
Конечно, все это было больше похоже на самообман. Немецкие принцессы до того легко соглашались на все условия, дабы вступать в браки с великим князьями. Но в отчаянье любое даже самое глупое предположение дарит надежду, которой так не хочется противиться.
- Да, - тяжело вздыхая отвечает Михаил на вопрос княжны, которая первой решилась нарушить воцарившееся молчание, и, наконец, оборачивается к ней лицом. - Отец Её Высочества приходится племянником Её Величества, так что вдовствующая императрица весьма довольна… - Миша чеканит слова словно заученные фразы, вымывая их них любые признаки семейной теплоты, оставляя лишь холодность официальных титулов. - Принцесса Шарлотта прибудет в Россию в начале осени. Мне жаль, - только в самом конце через сталь его голоса пробиваются искренние чувства.
Он вновь замолкает. Приходится сделать глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями и набраться смелости продолжить. Княжна, видимо, ждет от него гораздо больших объяснений. А он сам просто обязан окончить всё сейчас, пока они не зашли слишком далеко. Ведь чем дольше он будет терзать Прасковью своими чувствами, тем дольше и болезненнее они будут переживать неизбежный разрыв.
- В ближайшие дни об этом объявят официально, и она будет считаться… невестой, - совсем не хочется произносить “моей”, словно без этого слово все договоренности останутся лишь на бумаге тех писем, которыми обменивалась императрица-мать с Паулем Вюртембергским.
- И, наверное, лучше будет… - лучше? Совсем глупо звучит. Никому лучше явно не станет. Михаил отрицательно качнул головой и прикусил губу, стараясь быстрее найти замену. - Я теперь не имею права удерживать вас. Ваша честь… при дворе и так ходят слухи. И если мы продолжим встречи после моей помолвки… Я не хочу становиться причиной ваших тревог и страданий, а также доставлять неприятности вашей семье.
Прасковья Александровна не сводила взгляда с Михаила Павловича. Он стоял к ней спиной, и она чувствовала, как могла чувствовать только любящая женщина, что сейчас испытывает ее возлюбленный. Словно неподъемная ноша стали слова вдовствующей императрицы, ее решение. Паша чувствовала это, она понимала, как тяжело сейчас Михаилу Павловичу заговорить. Оттого сделала это сама. И испугалась. К чему приведет этот разговор? Какие тайны вскроет этот разговор? Чем это закончиться для Прасковьи Александровны?
Ее чувства к Михаилу Павловичу были чисты и честны. Она не была намерена как-то использовать свое положение и его симпатию к ней. Она действительно любила Михаила Павловича и боялась потерять его. Боялась услышать то, о чем шепчутся уже многие во Елаговом дворце - о свадьбе великого князя и принцессы Вюртембергской. Но ведь может быть такое, что свадьба расстроиться?
Когда Михаил Павлович заговорил, Паша с надеждой посмотрела на него. В ее глазах отразились потаенные желания, какими бы пагубными мыслями они не были. Она не хотела, отчаянно не хотела, чтобы принцесса Шарлотта приехала в Санкт-Петербург. Пусть она передумает, пусть решат, что брак с Михаилом Павловичем для нее не удобен и есть более выгодная партия. Кем она будет, приехав в Россию? Она останется такой же принцессой, ни на шаг не приблизившись к какому-либо трону. К тому же ей придется уживаться в новой стране, новой религии с новой семье. Отчего же ее семье не решить, что есть лучший вариант на брак?
- Прибудет? - Переспросила Паша, будто бы испугавшись этой новости. Все потаенные страхи вырвались наружу. Она смотрела на Михаила Павловича, пытаясь понять, как он относиться к этому. И видела, что он не доволен. Это вселяло надежду. Сейчас надежда была единственным, чем оставалось жить Прасковье Александровне. И еще любовь. Конечно же, любовь.
Она сделала несколько шагов к великому князю, провела рукой по его щеке.
- Михаил Павлович, милый мой, - ее голос дрогнул. В нем чувствовалась горечь, но она вовсе не касалась самого Михаила Павловича. Она знала, что вины в нем никакой нет. Но как же сильно кольнуло ее, когда она услышала это слово - "невеста". Каким же страшным словом оно сейчас казалось Прасковье Александровне. - Прошу вас не говорите о моей чести. Вам ли не знать, что моя жизнь и моя любовь - она ваша?
Прасковья Александровна не была глуха и слепа. Она знала и видела, какие взгляды на нее кидали другие фрейлины Марии Федоровны. От открытого порицания ее спасало то, что вдовствующая императрица была к ней крайне благосклонно. В какой-то миг ей даже показалось, что узнав о чувствах своих сына к ней, она заставить ее покинуть двор. Но так не произошло. И в этот миг в душе влюбленной Паши поселилась надежда. И теперь Мария Федоровна дала согласие на брак своего сына и принцессы Шарлотты.
Паша покачала головой, отгоняя собственные мысли про вдовствующую императрицу. Сейчас это было не важно вовсе.
- Как же так случилось? - Спросила Правсковья Александровна. Она стояла рядом с Михаилом Павловичем, заглядывая в его глаза, дотрагиваясь вновь до его щеки. - Как же так случилось, что мы не заметили, что мир изменился? Что кто-то где-то там решил нашу судьбу? Не считайте мои слова дерзкими, Михаил Павлович, я приму любое ваше решение и решение вашей матушки, и подчинюсь ему, как и полагает подданной ее величества и вашего высочества. Но прошу вас, не гоните меня от себя, пока, пока не пришло время...
Единственное, что могла себе позволить Паша - это надежду. Где-то в глубине души она понимала, что лишь оттягивает неизбежное, но не могла поступить иначе. Она слишком сильно любила Михаила Павловича, чтобы добровольно его отпустить.
- Я не смогу уйти, - прошептала она. - У меня не хватит сил.
Великий князь лишь молча кивнул, не в силах ещё раз повторить слова про приезд принцессы. Грядущая свадьба, которую он столь старательно умудрялся избегать на протяжении достаточно длительного время, в представлении Михаила Павловича должна была едва ли не поставить крест на всей его дальнейшей жизни. На его свободе, которую он отчаянно по крупицам старался урвать, совершая порой до глупости опасные поступки. На любви, в которую он окунулся со всем пылом души, вернувшись из повторного заграничного путешествия с Паскевичем, кое не запомнилось великому князю ничем иным, кроме одиночества и тоски.
Из облака дурных воспоминаний Мишу выводит легкое прикосновение девичьей руки, нежное словно легкий приятный ветерок в жаркий день. На миг он даже улыбнулся этому бережному движению. Но едва слуха коснулся голос княжны, как на лице вновь появилась мрачная тень.
- Знаю. И оттого, что знаю, ещё более мучительно, - возможно, сейчас Миша впервые пожалел, что решился однажды говорить с княжной искренне. После их столь забавного и легкого знакомства в Павловском парке, великий князь долго не решался признаться Паше. И будь он до конца верен своему желанию сохранить чувства в тайне, сейчас бы он переживал всё в одиночестве, а не принимал на себя ответ и за её тревоги. - Я подвел вас… Подвел тебя, - не сдержавшись, Михаил отринул в сторону условности этикета, следом положив ладонь поверх руки Прасковьи и сжав её хрупкие пальцы. - Возможно, нет во мне большего желания, чем поступить как мой брат Константин. Но я не смогу.
Не раз замечали, что пойти против заведенного ещё великим Петром порядка, значило бы предать свою семью. Самовольства Константина, его упорный путь поперек всем желаниям матери и уговорам старшего брата, так долго восхищали Михаила, но теперь, озаряясь именно на него, великий князь не мог позволить себе сделать нечто подобное. Он обещал Александру, обещал матери. В конце концов, обещал Николаю, ближе которого никого не осталось. И потому не мог ничего обещать ей.
- Мой мир всегда был таким, - пожав плечами, продолжил Миша. - Лишь рождение в этой семье предопределило мою судьбу. И зная это, я не должен был, - не завершив фразы, Миша отстранил руку княжны от своего лица, но не отпустил её пальцев.
Её трепетный взгляд будто совсем не соответствовал тому упорству, с коим она отказывалась покинуть его. Михаил знал, что её просьба - не отпускать её - ошибочна, губительна для обоих. И все же позволял искушению зайти дальше. Давал надежде, на которую так рассчитывала княжна, пустить ростки и в его собственных мыслях.
Время не пришло? Разве? Он уже, считай, помолвлен. Но ещё впереди более полугода перед тем, как приедет принцесса. И даже если она приедет, разве это время - не будет принадлежать лишь только им? В праве ли он лишать княжну этого времени?
Голос разума отчаянно вопил о том, что это не право - это обязанность оборвать всё сейчас, пока не поздно. Дать Прасковье шанс уйти, начать всё заново, не подвергать свою репутацию, коя так ценна для девушки в их мире, ещё большему риску. Но бороться с искушением сложнее, чем себе можно представить.
- Сможешь. Только ты и сможешь, - словно расписываясь в собственном бессилии перед искушением, великий князь поступает совсем не достойным для гордости образом. Ответственность лишь на его плечах, а он толкает их в пропасть, предоставляя княжне самой сделать первый шаг. - Время придет. И быстрее, чем мы думаем. И я не смогу поступиться честью своей семьи и принцессы… И разве будет тебе достаточно тех жалких мгновений, что остались? - взгляд великого князя блуждает по лицу Прасковьи. Будто не слыша собственных слов, он касается золотистого локона, выбившегося из аккуратной прически, улыбается широко распахнутым голубым глазам, смотрит на тонкие розовые губы. - Если скажешь, чтобы я ушел, я покину тебя, и более не буду тревожить.
Отредактировано Михаил Романов (2020-08-16 08:17:33)
Когда Прасковья Александровна первый раз в жизни увидела великого князя, она поняла, что никогда прежде не испытывала ни к кому подобных чувств. Юное и трепетное сердце первый раз открылось для любви, первый раз оно отозвалось на чьи-то чувства. Паша никогда не была склонна к излишним иллюзиям, и случись это с кем-то другим, она непременно остановила бы этого человека. Сказала бы, что не стоит придаваться излишним мечтам. Но Прасковья сама была влюблена и надеялась на то, что может случиться чудо, что Михаил Павлович действительно поступит также, как и его брат Константин Павлович. Она знатного рода, она княжна, умна, образована. Отчего же не мог Михаил жениться на ней?
Но о подобном говорить с великим князем она не смела. Она могла лишь думать и надеяться на то, что однажды это произойдет. Паша чувствовала, что Михаил Павлович ее любит, в этом не было никакого сомнения.
Прасковья Александровна вздрогнула, когда пальцы Михаила Павловича коснулись ее пальцев. Она все еще смотрела на него, пытаясь заглянуть в его глаза, желая подтвердить свои собственные догадки и мысли. Но она не сомневалась, великий князь любит ее, и ему самом не легко принять такое решение вдовствующей императрицы.
Но что может сделать она сама? Отпустить его? Смириться?
Прасковья гнала эту мысль от себя. Ее чувства к нему не давали ей смириться. Она не могла позволить себе так запросто забыть о нем и о своих чувствах к нему, как он просил ее сейчас. Но реальность, события, решения, положения дел, все сводилось к тому, что Михаил Павлович, в отличии от своего старшего брата, не пойдет наперекор семье. Паша не осуждала его за это. Она достаточно времени провела при вдовствующей императрице, чтобы знать порядки и устои, которые присуще императорской семье. Мария Федоровна была достаточно строгой женщиной и повторить судьбу Константина она бы не дала никому из сыновей.
- Отчего же не должен? - Спросила Паша, чувствуя, как в горле появился комок. Все эти дни, эти годы были для нее такими счастливыми. Она бы никогда не согласилась на то, чтобы в ее жизни их не было, как бы не больно ей было сейчас. - Каждая наша встреча, Михаил Павлович, каждый наш миг, когда вы вот так смотрите на меня, очень дороги для меня. Я бы никогда не отдала никому эти мгновения, эти воспоминания. Вы подарили мне это. Только благодаря вам я узнала, что такое, - Паша замолчала, боясь произнести слово "любовь". Сейчас оно казалось ей неуместным, ведь Михаил Павлович итак оказался в непростой ситуации. Не хватало еще того, чтобы она всячески нарушила его спокойствие своими признаниями. - Что такое счастье.
Прасковья отвела взгляд. Она слушала его, думая о том, сейчас Михаил Павлович говорит разумные вещи. Он действительно был прав, считая, что все необходимо прекратить немедля. Но что-то не давало Прасковье сделать это. Нет, он ошибается, конечно, она ошибается. Она - не сможет. Она не сможет прогнать от себя человека, которого любит, она не сможет навсегда забыть о нем. У нее не хватит сил на это, добровольно отречься от всего. Все мы служим своим желаниям, чаяниям и надеждам, и Прасковья Александровна знала, что не может отказаться от них. Не обладает она тем смирением, чтобы сделать это. Не святая она и не сильная.
Она вновь подняла глаза на великого князя. Достаточно было лишь его нежного взгляда, его прикосновений, его улыбки. Сердце, которое до этого сжималось от его слов и ее печали, вновь будто бы начинает биться сильнее. Но как жестока звучат его слова: "честь своей семьи, честь принцессы".
"А как же я? А что же я?"
Но Паша молчит, упорно сжимая губы. Она не оскорбила бы его недоверием, не оскорбила бы подобными мыслями. Михаил Павлович, пусть и не наследник престола Российской Империи, но сын Императора. Разве она бы посмела подобные речи с ним? И все же она заговорила:
- Ты же знаешь, что не скажу...
"Ты"- не "вы". Слишком дерзко и слишком лично.
Слушая Прасковью, в какой-то момент Михаил не выдерживает её взгляда, столь незаслуженно трепетного и нежного. Даровал ли он ей то счастье, о котором она так смело заявляла? Что вообще такое для них счастье? Слишком эфемерно, расплывчато это чувство. Вчера они, может, ещё и были счастливы, находясь в полном неведении о дне сегодняшнем. Теперь всё, что между ними было, обернулось ощущениями совсем отличными от счастья. Так и стоили ли эти три счастливых года предстоящих лет, что проведут они в разлуке и лишь в воспоминаниях?
Жить воспоминаниями сложно. Миша знал, как тяжело переживать расставание с тем, кто занял в твоей жизни хоть сколько-нибудь значимое место. А когда в момент предстоящей разлуки на тебя ещё и невыносимо смотрят глаза, наполненные столь неподдельным искренним чувством, то и вовсе совсем становится тошно.
В мыслях набатом звучит один вопрос - зачем он всё это допустил? Слишком много противоречивых шагов он сделал за это время. Согласился венчаться, как того желала мать, ездил знакомиться со штутгартской принцессой, но в то же время благословения просил на брак с другой. И на что он рассчитывал? И не знал ли заранее, что тем самым только подтолкнет императрицу-мать к решительности, коей она раньше избегала, лишь позволяя себя нотации и уговоры? В какой-то момент великому князю всё происходящее между ним и Прасковьей явственно представилось наказанием, на которое он сам себя обрек за прошлые ошибки и неведомые грехи. И от этой мысли разум вскипал. Уж не впадает ли он в безумство?
- Я тоже, - гоня прочь незваное самобичевание, Миша спешит согласиться с княжной и вернуть к ней свой взгляд. - Я тоже ни на что не готов променять всё, что было.
Воспаленный разум продолжал искать ответ уже на следующий мучительный вопрос - так что же им делать тогда дальше? Его попытка всё оборвать терпит совершенный крах: не хватает жесткости сердца, чтобы прогнать Пашу, и не достает силы воли, чтобы самому отказаться от неё, приняв достойно неизбежное. Надежда, что это сможет сделать сама Прасковья, так же потерялась в её словах, прямо отсекающих любую возможность окончить всё прямо в эту секунду.
- Знаю, - выдыхает Михаил, позволяя своим рукам обнять тонкий стан княжны и прижать её к себе. Искушение слишком велико, и он совсем с ним не борется. Не может он винить и Пашу в том, что она не останавливает его. Он не питает глупых иллюзий, понимая, что только лишь сам будет повинен в том, что произойдет дальше. В тех страданиях, которые доставит княжне ещё более. Их разлука случится не сейчас, когда в известии о скорой помолвке могут утонуть и забыться любые сплетни, коими жил двор до сего дня. Всё закончится в тот момент, когда жадные до сплетен люди, будут смаковать подробности этой связи в момент приезда немецкой невесты. Наверное, нечто подобное было, когда женили Константина. К своему сожалению, Миша вдруг все более и более стал находить сходства с братом. Он любил Константина, но совсем не хотел повторения его судьбы для себя. Несчастливый брак стал порождением множества сплетен, ставших уже едва ли не городскими легендами, что служат потехой длинными вечерами. То цесаревич запер жену в покоях, запрещая ей появляться в свете, то укусил за руку, то и вовсе устроил стрельбище в Мраморном дворце, запугивая юную великую княгиню. И всё потому что бабкой был ему навязан брак с ненавистной немкой, когда сам великий князь воспылал страстной любовью к голубоглазой полячке Четвертинской. Сколько времени прошло прежде, чем он смог освободить и себя, и многострадальную Анну Федоровну, и чего ему стоил брак с княгине Лович? И не будут ли и о нем, Михаиле, через несколько лет ходить такие же слухи, и не будут ли жалеть уже его собственную жену? Впрочем, принцесса Шарлотта всё ещё была в мыслях Михаила чем-то далеким, почти несуществующим. Наивная и глупая вера в то, что вся эта затея со свадьбой потерпит крах, вновь загорелась с новой силой, когда Миша так явственно чувствовал в своих объятьях княжну. Его нареченная невеста была где-то за сотни верст, в другой стране, она принадлежала к другой вере, не знала русских нравов и обычаев. А княжна Хилкова была рядом здесь и сейчас, он чувствовал её дыхание на своей шее, и не было сейчас для него никого ближе и роднее этой девушки.
- Тогда для разлуки ещё не время, - наверное, более малодушного поступка в своей жизни Миша ещё не совершал, а, может, и не совершит. Давать юной девице несбыточную надежду - даже если самому очень хочется в неё верить - не было ли это вершиной подлости? - Не оставляй меня. Не сейчас, - отстраняя от себя княжну, он вновь заглядывает ей в лицо и тепло улыбается, совсем стараясь не думать о том, что будет ещё не единожды жалеть об этом. Но отдаться вновь одиночеству, от которого с таким упорством Михаил бежит вот уже не первый год, он нынче был совсем не готов.
Отредактировано Михаил Романов (2020-08-19 17:20:43)
В голове у Паши все смешалось. Она чувствовала, она знала, что просто пытается отогнать дурные мысли прочь, заставить себя верить, что все это, объявление о свадьбе, помолвка, решение Марии Федоровны, приезд принцессы и согласие на брак Михаила Павловича где-то далеко. Последняя мысль в какую-то долю секунды кольнула Прасковью Александровну, но она спрятала ее в глубины своего сердца. Отчаянно она убеждала себя, что Михаил Павлович не волен выбирать в подобных обстоятельствах, и если бы он мог, то выбор был иным. Но дьявол словно нашептывал ей имя Константина Павловича. Он же... смог?
Прасковья глубоко вдохнула. Не важно, нет смысла, не стоит думать об этом. Та ситуация совсем была иной. Прасковья Александровна лгала себе, но не могла иначе. Если признать всю правоту слов Михаила Павловича, то она боялась, что просто не выдержит. Влюбленная в великого князя Паша пыталась оттянуть миг прощания на всегда настолько долго, насколько она могла. И едва ее не охватило отчаяние, что Михаил Павлович прикажет ей покинуть пост фрейлины, как он согласился с ней, вновь даря надежду.
Ее сердце радостно забилось. Она еще не осознавала, насколько эта надежда ложная. Ей не было ни до рассуждений, ни до принятия той ситуации, в которую она попала. Сейчас она готова была на все, лишь бы не покидать его. Не было в ней того коварства, которое могло бы ее заставить прервать эту связь, поняв, что его женой она не будет никогда. К тому же, она чувствовала, она была уверена, что и Михаил Павлович не хочет их скорой разлуки. Она видела, что он не лжет. Он говорил с ней честно, без обиняков, без ненужных фраз. Он действительно считал, что лучше ей было бы уехать, но не оттого, что он ее гонит, а от того, что над их будущим нависла угроза.
"Мой милый, мой хороший", - думала Прасковья, стоя в объятиях великого князя. - "Разве возможно, чтобы я оставила тебя сейчас? Я вижу, что тебе предстоит. Оставить - значит, проявить малодушие".
Прасковья Александровна гнала прочь мысли обо всем: о принцессе, о слухах и сплетнях, которые скоро пойдут по дворцу, о том, что скажет ее папенька, когда они дойдут до него. Она еще была достаточно юна, чтобы быть зависимой от своего отца, но достаточно смела в своих поступках, чтобы забывать об этом.
Она чувствовала, как бьется сердце Михаила Павловича, ей хотелось раствориться в его объятиях, забыть обо всем. Стоять вот так столько, сколько это было возможно, просто слушать, как бьется его сердце, чувствовать его тепло, его руки на своем стане. Не уходить.
- Не время, не оставлю, - зацепилась Прасковья за надежду, дарованную ей словами Михаила Павловича. Нелепый самообман набирал обороты, и Прасковья Александровна и вовсе уже уверовала в то, что они могли бы по-прежнему быть вместе. По крайней мере, пока принцесса Шарлотта Вюртембергская не приедет. Михаил Павлович был первой привязанностью для девичья сердца княжны, оттого она была так категорична. Не знала Паша, что сердце способно разлюбить и влюбиться заново, если это суждено. Но эта ее наивность, эта вера в свою единственную любовь давала ей силы.
- Я не гневаюсь на это решение Марии Федоровны и... ваше, - тихо проговорила Прасковья Александровна, словно пытаясь убедить в своих мыслях и Михаила Павловича. - Один Господь ведает, что предначертано нам судьбой, но отречься от моих чувств к вам для меня не мыслимо. Как и расстаться с вами. Краткие встречи. Мне достаточно будет только кратких встреч, чтобы знать, что вы еще не забыли меня, что как и прежде я вам не безразлична.
Она подняла глаза на Михаила Павловича. Некоторое мгновение она смотрела на него, а затем добавила:
- Мне не страшно, совсем не страшно.
В словах княжны хотелось найти успокоение. Они ласкали слух, грели душу. Его ни в чем не винили, а неизбежную разлуку соглашались оттягивать до самого последнего момента. И голос совести становился всё тише и тише, уже не в силах пробиться через ложную надежду и заверения в самых нежных и преданных чувствах. Великодушия Прасковьи хватило, чтобы кротко принять и решение вдовствующей императрицы, и согласие с ним великого князя. Была ли эта покорность в самом Михаиле, злился ли он на мать, или старших братьев? Скорее нет. Он понимал, что в скорой свадьбе его они видят лишь благо. Мише долго потакали в нежелании жениться, даже после того, как он несколько лет назад дал обещание покончить с холостяцкой жизнью. Тянуть дальше было бы уже просто невозможно. Но там где разум всё раскладывал по полочкам, сердце - отказывалось смириться и упрямо продолжало требовать своего. Это своё, родное и близкое, сейчас находилось в его руках в самом прямом смысле, и великий князь не спешил отпускать Пашу, хоть этот непростой разговор уже подошел к своему завершению. Фрейлину следовало отпустить, дабы Мария Федоровна не стала подозревать неладное, да и ему, действительно, уже было пора вернуться к своим собственным обязанностям. Но руки по-прежнему крепко сжимали плечи княжны, и Михаил продолжал смотреть в глаза Паши, тепло улыбаясь ей.
- Пусть мне было бы суждено прожить и сотню лет, и я бы всё равно не смог забыть вас, - с запалом отвечает Миша, сильнее сжимая пальцы на тонком шелке платья. О, сколь много он мог сказать, с удивлением находя в себе сейчас самые трепетные и нежные слова, которые в нем и заподозрить не могли, особенно в Штутгарте при знакомстве с принцессой. При взгляде на княжну Хилкову внезапно пропадали все грубоватые повадки, язвительное острословие и угрюмость, свойственные, в той или иной мере, великому князю. Но едва он хотел продолжить своё пылкое признание, как дверь громким скрипом оборвала Мишу на полуслове. Поднимая взгляд, он надеялся увидеть случайно зашедшего в эту комнату лакея, коего можно будет тут же прогнать. Хуже было бы, если это одна из придворных дам вдовствующей императрицы. Слухи слухами, а так очевидно предъявлять всему двору эту связь все равно не стоило. Но к полной неожиданности Михаила в дверном проеме не стояли ни слуга, ни фрейлина, ни статс-дама. Гордо выпрямившись, сложив руки перед собой на юбке платья, в кабинет прошла императрица-мать. Понадобилось ли Марии Федоровне что-либо в своем дальнем кабинете, либо же ей доложили о том, что экипаж младшего сына до сих пор не покинул предместий дворца, а одна из фрейлин таинственным образом куда-то исчезла - кто ж теперь знал. Но взгляд её был строг и холоден, губы недовольно поджаты.
Выругавшись про себя, Михаил порывисто опустил руки и сделал шаг вперед, словно стараясь защитить собой фрейлину. Голова почтительно склонилась перед матерью.
- Сын мой, разве вас не ждали дела? - Мария Федоровна подошла ближе, рассматривая внимательно то Михаила, то Прасковью.
- Да… мне просто… - отчаянная попытка найти объяснения этому уединению сводится к неловкому молчанию, которое вновь нарушает сама императрица.
- Я буду ждать тебя завтра, обсудим подробнее предстоящий приезд принцессы. И тебе стоит уже написать собственноручное письмо принцу Паулю и поблагодарить его за данное согласие. Не затягивай с этим, - взгляд холодно скользнул с лица Михаила к фрейлине, после чего Мария Федоровна улыбнулась, будто забывая о той неуместной сцене, свидетельницей которой она стала нарочно или случайно. - Как хорошо, дорогая, что вы здесь. Кажется, в этом кабинете я оставила письма короля Вильгельма. Помогите мне их найти.
Ещё один взгляд на сына дает понять, что не стоит возражать и затягивать. Поцеловав протянутую женскую руку, Михаил уже во второй раз за день прощается с матерью, после чего направляется к выходу из кабинета, лишь у двери позволяя себе ещё раз посмотреть на княжну. Завтра он вновь прибудет в Елагин дворец, что дарует возможность ещё одной встречи. Лишь одним взглядом он надеется дать Паше понять, что этой встречи он будет ждать. После чего уходит, плотно прикрывая за собой дверь. На душе стало вновь тоскливо от мысли, что сейчас императрица-мать сможет убедить княжну в том, в чем не смог сам Михаил, а ведь решимость его уже была нынче не на стороне скорого разрыва, а в твердом желании продолжить эти встречи, к чему бы они ни привели.
Прасковья боялась, очень боялась. Именно поэтому она готова была принять все, что скажет Михаил Павлович. Она боялась, что Михаил Павлович отвернется от нее, забудет ее, прогонит ее. Тогда бы она не смогла это пережить. Не смогла бы принять то, что его не будет рядом. Может быть потом, но только не сейчас. Не сейчас, когда теплиться еще надежда, что принцесса и вовсе может не приехать. Разве справедливо вот так обрывать все, если только сейчас она смогла осознать, что такое счастье, что такое любовь?
К тому же, Прасковья Александровна чувствовала, что и Михаил Павлович отвечает ее чувствам. Она знала, что он испытывает к ней и не сомневалась в его чувствах. Все остальное было лишь обстоятельствами. Так для себя решила Паша. Она не знала, что делать, не знала, как быть дальше, но в это мгновение она не могла жить будущем. Только сейчас, только настоящим.
Ее глаза были широко раскрыты. Она не сводила взгляда с великого князя, чувствуя, что просто не в состоянии отвести взгляд. Как бы ей хотелось коснуться его губ своими губами!
Не смог бы забыть... Не смог бы забыть..
Его слова эхом отдавались в сердце княжны Хилковой.
- Я тоже, - Прасковья Александровна протянула руку, касаясь руки Михаила Павловича, который сжимал тонкий шелк ее платья. Ах, если бы это мгновение остановилось, замерло. Если бы все часты вмиг прекратили свой бег. - Я тоже никогда не забуду вас. - Голос Прасковьи Александровны был нежен, но серьезен. - Что бы не случилось, Михаил Павлович, я буду помнить вас всегда.
Она замолчала, ведь больше слов было не нужно. Ее душа рвалась к его душе так сильно, так стремительно, что Прасковья Александровна даже не осознала, что кто-то вторгся в их уединение.
Прасковья почувствовала, что ее окатывает волна страха, едва она осознала, кто стоял перед ней. За себя она не тревожилась. Тревожно было только то, что до отца могли дойти какие-то слухи или то, что как-то плохо сделается великому князю. И все же, ни о какой дерзости при вдовствующей императрице и речи быть не могло. Именно поэтому, едва Мария Федоровна вошла в кабинет, Прасковья Александровна тут же присела в поклоне. Теперь она отошла в сторону от Михаила Павловича и смотрела только на Марию Федоровну, которая разговаривала с сыном. Когда речь зашла о том, что Михаил Павлович вновь прибудет завтра, Паша вздрогнула. Она сможет увидеть его вновь. Хотя бы на краткий миг, но все же. Она верила в его чувства к ней и оттого готова была даже довольствоваться лишь тем, что у них было сейчас.
Где-то в глубине души зарождались мрачные тени, тяжелые мысли о том, что совсем скоро рядом с Михаилом Павловичем будет другая, но Прасковья Александровна силой воли подавила их. Она готова была не только себя уговорить, но и весь мир убедить в том, что их чувства с великим князем взаимны.
- Конечно, Ваше Величество, я помогу вам найти их, - ответила Прасковья Александровна, и ей показался чужим ее собственный голос. Разум твердил о том, что Мария Федоровна стала свидетельницей постыдной сцены, оправдание которой нет и быть не может. Но душа говорила другим языком. И Прасковья, подчиняясь воли собственной душе, бросила взгляд на Михаила Павловича.
Их взгляды пересеклись лишь на мгновение, но Паша готова была поклясться, что она навсегда запомнит взгляд этих глаз. Она понимала его, как никто. В нем тоже боролись разум и сердце, и сами они пока могли, сдавались на милость победителю. Они увидятся завтра, и снова она почувствует то, что испытала сегодня. Она это знала.
Дверь закрылась за сыном Марии Федоровны, словно разрушая все то, что было до этого, в этом кабинете. Но Прасковья Александровна не чувствовала боли разлуки, наоборот она, словно лучик среди туч ловила эту надежду.
Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Архив эпизодов » Зима похожа на разлуку