[indent]Приехав в мае 1824 года в Каменку, Александр неожиданно для себя застал там многочисленное общество, которое съехалось туда, влекомое радушным гостеприимством и очарованием дочерей Андрея Михайловича.  А тут еще и сам Раевский привез двух своих сестер – Софью и Марию, которых отец отпустил в Каменку под его присмотром.  Дуэнья из Александра Николаевича была сомнительная, но он благополучно прибыл к Бороздиным – Давыдовым и, передав своих сестер на руки бабушке Екатерине Николаевне, он посчитал свою миссию выполненной.
[indent]Приехал даже Александр Пушкин, до того хандривший в последнее время в Одессе и сетовавший, что находясь в 2000 верстах от столицы, вынужден служить, принимая жалование 700 рублей в год не как жалование чиновника, а как паек ссылочного невольника*. Справедливости стоило заметить, что и сам Александр Сергеевич был не без греха. Его мрачное настроение духа породило много эпиграмм. Часть из них была им только сказана в кругу друзей, но часть попала на бумагу, разошлась в обществе и сделалась известной. Эпиграммы эти касались многих и из канцелярии графа Воронцова. И не только досталось господам из канцелярии.  Стихи его на некоторых дам, бывших на бале у графа, своим содержанием раздражили всех. Начались сплетни, интриги*, Пушкину друзья советовали на время исчезнуть из поля зрения графа и не дразнить его своим поведением.  Вот, воспользовавшись этим советом, Александр Сергеевич и оказался в Каменке.
[indent]Между гостями, бывшими друг - другу или родственниками, или хорошими знакомыми сразу же установилась самая приятная атмосфера, к которой особенно располагают майские дни, пышущие свежестью природы. Куда не кинь взор – всюду белые клубы цветущих садов, да не тронутая еще зноем зелень, а согретый солнцем воздух пропитан ароматом цветущих вишен, да яблонь и груш. Даже пушкинская хандра исчезла, и тот мило шутил с барышнями, писал им стихи в альбомы и экспромтом слагал четверостишья ради их улыбок и блеска в глазах.
[indent]Всякий день собравшиеся гости обедали внизу у старушки Екатерины Николаевны, которая, даже на рубеже своих 70 лет сохранила черты былой красоты и живой ум. Затем, поцеловав ручки бабушке, молодежь собиралась в огромной гостиной, где всякий мог найти беседу по своему вкусу.
[indent]Так на другой день приезда Раевского Александр Сергеевич изъявил желание прочесть друзьям комедию, сочиненную Грибоедовым, черновик которой привез с собой в Каменку. Читал Пушкин вдохновенно, в лицах, меняя не только интонацию, но и выражение лица, заставляя слушателей смеяться и аплодировать во время пауз, делаемых Пушкиным нарочно, чтобы посмотреть реакцию собравшихся.
[indent]По ходу чтения Василий Львович Давыдов (младший сын почтенной старушки Екатерины Николаевны) негромко высказывал князю Сергею Трубецкому свои мысли, узнавая в описываемых образах того или иного знакомца. Особенно его занимал образ Фамусова, в котором, как считал Василий Львович, угадывался господин N, который так же был «брюзглив, неугомонен, скор» и «часто без толку сердит».
[indent]- А что, mademoiselle, у каждой из вас есть подобная Лиза? – обратился Раевский к сестрам и кузинам. - Maria, вот, к примеру, у тебя горничная тоже является твоей поверенной  хранительницей тайн?
[indent]Пушкин, прервавший чтение тоже с заинтересованностью посмотрел на барышень Раевских и Бороздиных, сожалея, что между ними нет Екатерины Раевской.
- На мой взгляд, Грибоедов показал интересную картину характеров и нравов. Если эту комедию когда-нибудь одобрит цензура и она будет поставлена на сцене, то успех ей обеспечен. Фамусов и Скалозуб превосходны! Что же касается Молчалина, то, на мой взгляд, он недостаточно подл для осуждения.  Но что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, с недурными мыслями, остротами и сатирическими замечаниями*. Такие люди нужны в обществе. Они подобны порыву свежего воздуха, рассеивающие туман, застоявшийся в умах обывателей.  Читая полученную комедию, я наслаждался*. Жаль, что она еще не напечатана.
[indent]Василий Львович, встав с дивана, подошел к Александру Сергеевичу и взял, лежащие на столе листы с рукописью. Пробежав их глазами и что-то прикинув в уме, на его лице появилась живость и азарт.
- Господа, мы можем опередить цензуру и поставить для своего удовольствия домашний спектакль, - предложил он, обводя взглядом собравшихся. – Я так живо представляю этого Фамусова, что и сам готов взять эту роль.
- Тогда я вижу себя Горичем. Боюсь, что меня ждет его судьба, как только я женюсь. Забуду лагерный шум, товарищей и буду вести спокойную и ленивую жизнь. Все равно мне, как и ему не стать московским комендантом, - заметил Раевский с присущим ему сарказмом. 

* упомянуто в переписке. А.С.

В последние время  дни неслись с ужасающей быстротой лично для Ипполита. Кажется, вечера лишь  он не спал ночами вместе с однокашниками,  усердно готовясь к экзаменам выпускным из училища, чтобы выдержать их успешно и не опозорить славную фамилию. Всё - таки не очень хотелось выпуститься из стен училища cо скверным аттестатом и проваленными экзаменами, учитывая, что старшие братья, Сергей и Матюша, в своё время пансион закончили в числе лучших учеников, да и троюродный брат Никита дурнем и лентяем в учёбе сроду не слыл. Ведь так хотелось соответствовать старшим братьям, стать каким же, как они, а не заставлять краснеть за себя!  Да и папеньке недурно будет нос утереть, доказав, что при всё невнимании к нему выучился Ипполит успешно и достоин носить гордую фамилию свою. И вот уже пролетели все выпускные экзамены, выдержанные все до единого на оценки "превосходно", и отшумел торжественный выпуск даже.  Зато теперь Ипполит могу уже с гордостью говорить всем, что носит офицерские погоны, торжественно водружённые на плечи его при выпуске, что, как и Серж и Никита, служит верой и правдой царю и отечеству.
В этой - то эйфории через месяц после выпуска из училища и застал Ипполита заехавший по делам в Петербург старый приятель Николай Раевский, по совместительству и брат ненаглядной Сонечки. Разумеется, с Соней Ипполит давно уже переписывался активно,  каждый раз посылая длинные и нежные письма, благо, родители её до такого окаянства, как вскрывать переписку дочери, не доходили пока. Но Николай привёз не только очередной письмо от Сони, но и вести о ней вживую и нижайшие поклон. А заодно пригласил Ипполита и поехать с ним вместе в имение Раевских погостить на пару недель по случаю отпуска своего. Раздумывал над тем, принимать приглашение или нет,  Ипполит буквально пару минут. Со службой всё равно всё у него пока неясно, точное место не определено высочайшим указом, а упускать возможность повидаться хоть недолго с возлюбленной просто глупо и неразумно. Поэтому уже через пару дней Ипполит вместе с Николаем в карете последнего двинулись из Петербурга в направление имения Раевских.
Дорога на удивление оказалась хоть и длинной, но приятной и неутомительной. Так что до имения Раевских путники добрались без лишних приключений и неприятностей дорожных. Вот только очень быстро выяснилось, что сёстры Раевский младшие вместе со старшим братом Александром уехали к родне в имение Давыдовых Каменку в гости как раз накануне прибытия путников. Впрочем, Ипполит и огорчиться даже, что не повидается с любимой, не успел толком. Николай сразу же выдвинул предложение - также отправиться в Каменку и там погостить недолго у хлебосольных и радушных хозяев.  Так вот и вышло, что, отправляясь с другом в путь в имение Раевских, оказался в итоге Ипполит в гостях у радушных и добрых владельцев Каменки вместе с двумя братьями Раевскими и их младшими сёстрами.
Прямо в день приезда Ипполита и Николая пожаловал в Каменку ещё один гость - сам Александр Пушкин, молодой, но именитый уже поэт и писатель.  А заодно сей господин привёз с собой и новую пьесу молодого драматурга Александра Грибоедова,  выразив желание поскорее прочитать её вслух всему честному обществу.  Чтение пьесы решили устроить в просторной и огромной гостиной, где собрались и хозяева, и гости. Ипполит уютно устроился в кресле между Николаем и Соней, украдкой, пока вся публика почтенная увлечена была слушанием читаемой пьесы, сжимая её руку в своей руке. Но вот чтение пьесы было прервано бурными обсуждениями и возгласами. Ушедший немного в мысли свои Ипполит лишь усилием воли заставил себя вернуться к действительности и прислушаться к разговору. А обсуждение - то принимало интересный оборот, кажется, собравшиеся в гостиной собирались сыграть пьесу в любительской театральной постановке!  Помолчав немного, Ипполит тихо промолвил:
-  Мне кажется, я смог бы сыграть Молчалина. Пусть персонаж это выписан и без любви господином Грибоедовым, но воплотить образ его может быть интересно. Софи, а вы не хотите сыграть роль своей тёзки?     

Май в этом году цвел в сердце Софьи каким-то особенно буйным цветом. Во-первых, Пушкин, которого она обожала с раннего детства, решил-таки снова посетить родовое имение их бабушки, даже несмотря на отсутствие в нем Катеньки и Алианы. (Неужели, он и на Машеньку теперь имеет свои романтически настроенные виды?.. Хотя, когда было иначе?) Во-вторых, а по значимости для Софьи — в-главных — с самых первых чисел оного месяца стало доподлинно известно о скорейшем прибытии в Каменку Ипполита! В-третьих, здесь, рядом с нею, были обе ее почитаемые святыни - Алексаша и Николаша, братья, которых вместе она видела разве что в самые юные годы, да и то нечасто. Ну и любимый Софьей бабушкин сад в эту пору околдовывал девичью душу неизбывно, с младенческих лет связуя с собой наивернейшие ожидания чего-то неведомого, таинственного, непостижимого, сказочного и прекрасного. С начала апреля он начинал свою симфонию весенних чудес, то тут, то там подхватывая мартовский щебет первых скворцов и преображая его во вполне осязаемое всеми чувствами бело-розовое зарево благодатных островков отрады для глаз и души, островков, которые к концу апреля заполняли собой всё видимое пространство имения, разливаясь по округе дивным ароматом то и дело мерцающих в воздухе лепестков на нежно-зеленом фоне молодой листвы.
С самого приезда в Каменку Соню буквально преследовали приятные сюрпризы: сначала пышно цветущий сад, в котором она провела в яркой эмоциональной беседе с сестрами большую часть утра и по-летнему теплого дня, на следующий день - появление Пушкина, поначалу чем-то удрученного, но после общения с Сашей, Мари и кузинами будто освежившимся душою и посветлевшем взором. Молодой поэт снизошел в своих комплиментах и до Сони, написав в альбом младшей Раевской трогательный и прекрасный экспромт ее кротости и простодушию. Но самое восхитительное событие ждало ее к вечеру того же дня, когда в Каменку прибыли Николя с Ипполитом Ивановичем, коих не вслух называла для себя Софи совладельцами ее сердца. От всех этих впечатлений, накрывших Софи с головою, она проснулась с ужасной мигренью и показалась Мари, ночевавшей с нею в одной, знакомой с юных дней розовой спальне, озадаченной и присмиревшей. Ну что ж, и правда, столько счастья в один день Софи не испытывала прежде никогда. Впрочем, бабушкины вечные приживалки, Настасья Антиповна и Глафира Пантелеевна довольно быстро нашли для Софи нужные снадобья и уже к завтраку поставили ее на ноги. Правда, бледность ее выдавала недавнее недомогание, но свежий предполуденный ветерок в беседке, где всё было накрыто к завтраку, скоро развеял остатки головной боли, и она успела в тайне от остальных извиниться перед Полли за то, что не вышла утром в условленное место к назначенному часу.
Ажиотаж от первых встреч у всех сменился умиротворением и каким-то спокойным свечением взглядов. Или Софи это просто казалось, потому что хотелось видеть во всех созвучие с ее чувствами и едва управляемой радостью? Так или иначе, разговоры за завтраком велись гораздо более спокойно, чем за вчерашним ужином, но искренние улыбки то и дело озаряли душу девушки живым откликом.
"Господи, продли эти мгновения!" - молилась она чуть ли не ежеминутно. Больше всего на свете ей хотелось после завтрака сразу пойти гулять по саду с Полем и только с ним одним, затеряться там где-нибудь ото всех среди деревьев и утонуть в его глазах и смущении. Но она, конечно же, выбрала общество доверенного всех ее тайн - брата Николя. Ипполит шел тут же, неподалеку, с кем-то из ее кузин, прислушивался к ней и смотрел на нее, стараясь не привлекать к своим взглядам большого внимания. Говорили ни о чем и обо всем сразу. Даже о самом главном, но так, чтобы это не было слишком приметно. Между прочим, беседа часто возвращалась к привезенной Пушкиным пьесе его неполного тезки, хорошо известном в Каменке, пьесе, которую поэт за неимением ныне здесь автора, собирался читать за обедом. Александр Сергеевич грозился изумить сим творением всех без исключения и прочил ей славу либо слишком смелой крамолы, либо злой, но очень точной пули, которая, пусти ее в дело, попадет не в бровь, а в глаз или в душу каждому. Пушкин был очень вдохновлен и начал чтение еще до обеда. Поскольку майское солнце в этом году после полудня особенно припекало, а гости, включая саму Софью, еще не приспособили свои туалеты для соответствующей погоды, ко второму действию решено было перейти из уже хорошо прогретой беседки в прохладную гостиную. К этому времени Софи уже была настолько заинтригована коллизией, что не могла оторвать восхищенного взгляда от чтеца, который, казалось, уже видел действие всех персонажей на сцене и передавал свои эмоции слушателям.
В середине пьесы Пушкин прервался ради обеда, на котором уже давно настаивала хозяйка.
А Софья, вся в смешанных чувствах, обратилась к сидящей подле нее сестрице:
- О, Господи, Мари! Я ничего не понимаю: в Молчалина или в Чацкого влюблена Софья? - потом же, когда поняла, что ее услышал и Александр, повернулась и к нему. - Вначале я уверена была, что в Чацкого, а теперь... - взгляд ее невольно коснулся и влюбленных глаз Ипполита. - А теперь она кажется мне такой глупой!... - в нечаянном смятении она поспешила отвести глаза к Николаю. - А Чацкий каков, а? Что ни слово - то острый штык. Прав был Александр Сергеевич, - на него она взглянуть не посмела. - Очень смелая пьеса... Как же не терпится поскорее узнать продолжение!
Продолжение долго ждать не пришлось, Пушкин, видя острый интерес окружающих к читаемой им комедии, поспешил отказаться от десерта и продолжил чтение с третьей картины.
На общий вопрос брата о том, можно ли доверять горничным свои тайны, Софи задумалась и, услышав ответ сестрицы, тихо возразила ей:
- У девочки, барышни всегда должен быть такой человек, которому она может что-то доверить... Помните, как совсем маленькой я тянулась к Александру? Когда он уехал - к Николя... А потом пришла очередь и Катеньки. Теперь-то я понимаю, что могу обсудить все в письмах брату и записях в дневнике самой себе. Но у той Софьи не было и шанса делиться чем-то сокровенным с кем-то, кроме Лизы... Я не осуждаю ее за это. Я не понимаю ее в дальнейшем! Неужели ее ревность - или что это?.. - была настолько огромной, что она в ослеплении своем не увидела любви к себе у человека, к которому только и можно было испытывать уважение?...
Когда Александр Сергеевич закончил читать пьесу и высказал свое мнение о ней, дядюшка Василий Львович вдруг предложил всем то, о чем никто другой не осмелился, видимо, и мечтать - постановку пьесы! Софья обомлела от восхищения, всплеснув руками и оставив их прижатыми к груди, на некоторое время лишившись дара речи.
- О, я с удовольствием посмотрела бы этот спектакль! - наконец, вымолвила она, обернувшись к Пушкину. - Вы ведь возьметесь за эту постановку, Александр Сергеевич?
Но коль скоро речь зашла о распределении ролей, Софи вдруг приуныла: она совершенно не видела себе место в этой пьесе. Когда перед чтением четвертого, финального действия все переместились в удобные кресла и диванчики, Софи оказалась подле самого Ипполита, чем оказалась смущена до кончиков ресниц. Но когда первая волна замешательства отпустила ее застывшее в неловкости сознание, она поспешила отвести от себя всяческие подозрения, если вдруг таковые у кого завелись, и с жаром включилась в общий процесс обсуждения, даже не подозревая, что раскраснелась от этого еще больше:
- О, Николя, даже не вздумай соперничать с Василием Львовичем! Фамусова из ныне присутствующих здесь лучше никто не сыграет! А ты, Сашенька, уж лучше задумался бы над ролью самого Чацкого! Или, на худой конец, Скалозуба... Что это за роль такая - Горич? Он же в самом конце пьесы появляется... И Машенька тоже грешит против истины. Неправда ли, Александр Сергеевич? Ей гораздо больше подошла бы роль Софьи Павловны!
Но когда заговорил Ипполит, Софи вновь почувствовала себя застигнутой врасплох и вздрогнула, едва ощутив его прикосновение к своей руке: надо же, как смело!
- О, нет, - сделавшись совсем пунцовой, поспешила отозваться Соня, - я совсем не понимаю Софью Павловну... Если уж на то пошло, я бы, возможно, согласилась попробовать сыграть роль... Лизы?... - будто спрашивая у всех разрешение, почти шепотом договорила Софи.

Отредактировано Софья Раевская (2021-01-08 19:07:29)

Мария Николаевна улыбнулась, слушая разговоры про постановку. Все это казалось ей очень забавным. Марии нравилось, что сейчас она была в окружении своей семьи и друзей. Марии нравились такие дни, к тому же, к своей семье, своим братьям, сестрам и кузинам она была очень привязана. Да и разговоры, которые начали сейчас вести после прочтения Александром Сергеевичем пьесы. Нельзя сказать, что Мария оценила высоко художественную ценность произведения. Сама она любила книги более серьезные и обстоятельные, и подобными пьесами могла увлекаться, разве что, ради забавы. Но идея поставить спектакль пришлась ей по душе.
- Доверять горничной, это - mauvais ton, - не сдавалась Мария, но все же отчего-то начала смеяться. Все это быстро обернулось в шутку. К тому же, Софья тоже начала делиться мнениями на этот счет, и Мария решила ее раззадорить. - Уж лучше писать дневник, чем рассказывать кому-то. Софи, неужели ты бы доверила тайны третьему лицу? Тогда бы это вовсе не была бы тайна. Quelle imprudence! Это опасно и, по большей степени, неуместно.
Мария покачала головой. Все-таки ее мысли были достаточно далеки от прочтенной пьесы, чтобы сразу понять вопрос сестры. Но признаваться, что она прослушала какую-то часть пьесы, Мария Николаевна не собиралась. Наоборот, она улыбнулась вновь и кивнула сестре, словно поддерживая ее замешательство касательно
- Я тоже решительно не понимаю Софью, - сказала она, - какая странная натура.
Мария пожала плечами, переводя взгляды на братьев.
- Читают, - ответила она Александру, прищурившись. - Ах, Александр, откуда тебе известно про записки? - Мария вполне натурально сыграла удивление, будто бы старший брат действительно поймал ее на месте преступления. И... который раз засмеялась весело и задорно.
Шутки и разговоры продолжались. Мария то подходила к братьям, слушая о чем они говорят, то возвращалась к кузинам и сестре, продолжая разговор с ними, то улыбалась Александру Сергеевичу и  тоже просила принять участие в постановки этой пьесы. Мария с улыбкой слушала, как разбирают для себя роли. Для себя она уже решила, что выберет роль маленькую и второстепенную, чтобы хоть и принимать участие в общем веселье, не чувствовать себя слишком обязанной. Но сначала Софья, а затем Александр предложили ей все же попробовать себя в роль Софьи Павловны. Мари озадаченно посмотрела сначала на брата, потом на сестру. Она не очень то вникала в историю пьесы, но понимала, что Софья персонаж главный, и большая часть истории крутиться вокруг нее. Первым желанием Марии Николаевны было тут же отказаться от подобного предложения, ведь все это было сделано забавы ради. Но затем она почувствовала какую-то внутреннюю гордость. Такую же, как она ощущала, когда у нее удачно выходил какой-нибудь романс. Что если правда у нее Софья Павловна получиться? Желая скрыть эту странную радость, которая охватила ее от подобного предложения, ей было приятно, что брат и сестра предложили ей эту роль, Мария вновь встала и подошла к Александру Сергеевичу Пушкину.
- Александр Сергеевич, а можно ли будет в пьесе спеть романс на какое-нибудь ваше стихотворение? Я сама попробую подобрать мелодию. Я думаю, - Мария Николаевна повернулась ко всем. - Как думаете, могла бы Софья Павловна исполнить в спектакле романс? Или хотя бы несколько строк? В таком случае и при условии, что Софи сыграет Лизу, я бы с радостью взяла роль Софьи. Александр Сергеевич, - Мария Николаевна вновь обернулась к поэту, не давая Николя вставить и слова. - И, правда, возьмите роль Чацкого. Это будет так здорово.
Она очаровательно улыбнулась. Марии Николаевне было лестно внимание Александра Сергеевича. Как юная девушка она ощущала подобное внимание и не порицала его. А вот к другому поэту - Густаву Олизару, Мария испытывала более трепетные чувства. Оказались они вполне взаимными, и Густав просил руки Марии, но получил отказ. Мария Николаевна знала, что подобного Александр Сергеевич не допустит, поэтому могла позволить себе побыть кокеткой.