[indent] Какой во всем этом смысл? Смысл же должен быть. Так всегда учили, так всегда будут учить. Смысл поступков, решений, событий, слов и так далее до бесконечности. Но Михаил не понимал одного: какой смысл в его деятельности, если все обесценивается личным отношением? Родная семья не считает его взрослым, да что там - умным, - способным строить свою личную жизнь, свою маленькую семью; они считают его недоумком или просто безответственным - не так важно, ведь всё об одном. Его недооценивают. Его! Талантливого молодого человека, одного из видных деятелей Южного тайного общества, его самого успешного юного дипломата и лучшего оратора Малороссии! От этой мысли становится тошно, хочется забыться давно привычным способом, который ни разу не подвёл — алкоголем. Но как-то так вышло, что последний ящик старые добрые солдаты растащили и выпили, даром что выходные. Хотя, от этого было ещё более обидно. Можно было бы плюнуть на все и отпроситься у Тизенгаузена, чтобы вновь наведаться в Васильков; но Миша в последнее время доставил ему и без того много хлопот, просил отгулы за прошлый месяц чаще, чем обычно, а все из-за кутерьмы с предложением, вписавшимся аккурат переговорам.
[indent]Впрочем, в Бобруйске это все теряло важность: здесь Бестужев-Рюмин отдыхал телом и головой, не строил никаких теорий заговоров и не участвовал ни в каких других — спокойно прозябал, волочил свои дни ссыльно-военного в полку, одиноко глядя в бескрайнее иссиня-чёрное небо, усыпанное миллионами сияющих одиноких душ, по вечерам. И это не было чем-то плохим; не было чем-то хорошим — это просто было, просто составляло часть его безумной жизни, никуда не могло деться и он, по сути, не мог оттуда никуда деться, однако же сбегал вновь и вновь, при любом удачном случае.
[indent]Небо было особенно звёздным и тёмным по ночам у речки Березины или у озера Виницкое, где Мишель уединялся с природой почти столько же, сколько помнил своё пребывание здесь. Даже зимой, когда вода застывала, природа не теряла своего шарма: один из старейших городов Белоруссии поражал своей живописностью. Миша не хотел признаваться, что влюбился в эти места — от Крыма до севера Беларуси, вся Малороссия с ее прекрасными людьми и совершенно искренним отношением к ближнему, какого бы ранга и социального положения он ни был, полюбилась его сердцу, которое, как многие считали, было большим и любящим. Достаточно любящим, чтобы вместить в себя друзей, девушку, огромную периферическую часть страны с ее забытыми уголками. Но и в этом сердце, несмотря на внешнюю заполненность, были зияющие чёрные дыры, которые находят учёные в этом самом небе, называя бескрайним космосом. Бестужев соскочил с лошади, привязал ее под ивушкой и забрал одеяло, плотно накинув его на плечи. Прошёлся по берегу, присел на разбитую, но устойчивую лавочку, которая, кажется, стояла здесь испокон веков. Умиротворение накатывает волнами дрожащей воды. Так темно, так тихо, разве что волки не воют [неоткуда, все же не лес дремучий вокруг, вон, вдали свет из избушек] — выть хочется самому Михаилу.
[indent] «Чем же ты не доволен?» — Мерзко колет под рёбрами вопрос от проснувшейся совести. Все ведь есть: любимые люди, интересная деятельность, свобода передвижения [в документах перечёркнутая императорской подписью], ведь и жаловаться не на что. Вот, даже невеста появилась! А какая красивая, какая умненькая, интересная. Богатая. Впрочем, это единственный ее недостаток. Других влюблённый Мишель словно и не видит, да быть может и нет их; как не видит недостатков он и в Серже Муравьеве, по зову которого срывается куда угодно и когда угодно. — Мне можно все и ничего нельзя... — Отвечает Бестужев-Рюмин сам себе, переплетая пальцы в замок и складывая их между коленей. Холодноватый апрельский ветерок отлично проветривает мысли. Это осознание начало приходить к нему буквально недавно, и с тех пор отравляло жизнь сомнениями. Как можно быть свободным и при этом не иметь возможности делать, что хочется (а не как надобно) — это не умещалось в голове. Это сильно давило на нервы.
[indent]Что-то промелькнуло на периферии взгляда. Яркое цветное пятно, промелькнувшее на мгновение и исчезнувшая, словно и не бывало. Темнота вечера сливалась с черной водой. Мишель бы и не обратил внимание на эту галлюцинацию, списал бы на обман зрения, если бы не свербящее в душе чувство тревоги, не покидающее его весь день. Он не мог понять, откуда это состояние_предчувствие неладного, ведь день как день, ничего такого; и все же ощущение, что произойти должно что-то фатальное, к вечеру лишь вспыхнуло с большей силой. Он не мог отделаться от мысли, что беспокойство его вызвано не простыми переживаниями о наболевшей теме помолвки и разрешения на свадьбу от родителей. Иногда [Бестужев-Рюмин ловил себя на такой мысли] его это вовсе не трогало... словно и не лежало в плоскости его настоящих интересов, не было столько-нибудь важным, и об этом нельзя было говорить: он точно знал, что никто не оценит подобной легкости нравов и безразличия к столь важному событию. Но это же была и голая правда, как она есть. В мире было столько вещей поинтереснее женитьбы, что Михаилу казалось порой, что он какой-то неправильный и даже бесчестный. Бесчувственный? Нет, так бы Мишель не охарактеризовал себя... Скорее, холодный. Ему зачастую ошибочно приписывали излишнюю мягкость и чуткость, видимо, оценивая по одной только внешности и доброму взгляду, и при этом отказывались видеть патетичность.
[indent] Но интуиция заставила его снова посмотреть в сторону иллюзии. Привстать с места и всмотреться вдаль. Рыбацкие лодки, стоявшие поодаль, закачались, но Михаил не увидел источника этой вибрации. И все же один силуэт он различил: то самое оранжевое пятно, медленно, но плавно уходящее под воду. Осознание снизошло на раз-два: он отреагировал даже раньше, чем сам это понял, чем распознал человека, тонущего в воде. Бросился туда, скидывая с себя одеяло, расстёгивая на ходу мундир и отбрасывая на голую землю. Холодный воздух десятком укусов впился в оголенный торс молодого человека, а вода сковала метафоричным льдом ноги. Хотя кое-где ещё оставалась наледь. Плавала себе, никому не мешая. Михаил смело бросился в воду, тут же пустившись вплавь, и хотя он не слишком доверял броду [да так ни разу за годы не искупался в здешних водоемах], и даже побаивался большой воды, всегда имея страх перед утоплением, почему-то спасти кого-то показалось ему безумно важным_приоритетным. Никаких других мыслей в голове больше не было. И сбылось опасение, не покидавшее его целый день! Погружение под воду разом закалило тело, тут же разлив по нему тепло. Кровь циркулировала с бешеной скоростью, цепляясь за жизнь, с которой Мишель страстно не желал прощаться и не позволил бы распрощаться утопающему. Нащупал под водой другое тело, крепко схватил и перехватил поперёк пояса.
[indent]Вынырнул, жадно глотнув воздуха. Он крепко держал в своих объятьях, хотелось бы верить, не речную ведьму и не русалку — а ослабленную девушку, еле шевелящую синими губами. Мишель испугался, что не успел... спасти ее. И опять — инстинкт опередил разум, и Миша нырнул под воду, но оставил девушку над водой, и поплыл к берегу так быстро, как только мог. Отсутствие практики не добавляло надежды на успех, но страх и эмоции преобладали, не давали сдаться. Кое-как выволочив оба тела (включая своё бренное) на берег, Бестужев, стуча зубами, первым делом склонился над утопленницей, проверяя дыхание. Прислонился ухом к ее груди, отмечая сердцебиение.
[indent]— Ж-ж-жива, вроде. Bon sang, réveille-toi! — Заговорил дрожащим голосом, похлопал по щекам и пару раз грубо встряхнул. Русалка открыла глаза, начала приходить в себя. На ее рубашку падали капли воды с его мокрых волос. —Qu'est-ce que tu faisais là? То есть, что ты делала там? — Глубоко дыша, совершенно забыв о холоде, спросил он, взволнованно глядя в ее ведьминские глаза.

[indent]Она приходит в себя — и Миша облегченно выдыхает, позволяя телу, наконец, вздрогнуть и расслабиться [насколько это было возможным на фоне внезапного переохлаждения], а рукам начать блуждать по девичьему лицу и волосам в неосознанном жесте, полном поддержки и участия. Наверное, так проявляется ответственность за чью-то спасённую жизнь, Мише не приходилось ещё ощущать ничего подобного: никогда никого не вытаскивал из глубин ледяных вод, не бросался в огонь, не вытаскивал из-под обломков разрушенного здания. И, конечно, он совершенно не знает, как ведут себя спасённые, но подозревает, что они должны быть... благодарны? Ну, что-то в этом духе. Ему так кажется. По крайней мере, самому бы хотелось быть спасённым, когда весь мир обретёт чёрные краски. Да, определенно, Мише было бы жизненно_необходимо спасение, чужое участие — одним словом, хотя бы кто-то, кто смог бы вправить больную голову на место. Но вместо благодарности он получил столь бурную негативную реакцию, толчок в грудь, слово он сделал что-то неподобающее и подлое, и тарабарщину на малопонятном языке [возможно, местный язык или диалект был бы более понятен, если бы Бестужев-Рюмин проводил в полку хотя бы месяц безвылазно, а сейчас судьба решила его вот так иронично проучить]. Все, что он сумел разобрать — это гневную эмоцию в охрипшем от кашля голосе и горящий зелёный взгляд, прожигающий насквозь своим застывшим отчаянием и потерянностью маленькой запутавшейся девочки.
[indent] Очень медленно, словно из тумана, к нему возвращается рациональное сознание, тело превозмогает переохлаждение. Миша смотрит на девушку с полуоткрытым ртом, не понимая ни звука — зато отчётливое «зачем спас» больно резануло по живому, как-никак, но он жизнью и здоровьем тут рисковал! Ради незнакомого человека, который... решил утопиться? Отлично. Просто прекрасно. Он поднимает руки в извиняющемся жесте, на дрожащих ногах поднимается во весь рост, быстро преодолевает небольшое расстояние между ними и подхватывает девушку, обвивая руки вокруг ее ног. Пускай сыплет проклятиями на непонятном ему татарском [конечно же, он знает, какой это язык, но это не меняет факта, что 'бульба' — единственное известное ему белорусское слово и то потому, что это вкусно], но этот вопрос нужно было решить раз и навсегда... Колючая ледяная вода [парадоксально] обжигает ноги, когда он касается босыми ступнями песочного дна. Голени на температуру реагируют чуть спокойнее, а девчонка отчего-то все выше по плечу вверх карабкается. Бестужев выжидает секунду-другую, пока мадемуазель осознает свои желания, и тогда входит в воду по колено, и зубы стучат друг о друга, а руки плотнее прижимают к себе единственный источник тепла.
[indent]— Будешь плыть? — вероятно, это фраза не особо различается на двух однородных языках, но контекст безусловно универсален. Для достоверности Миша чуть наклоняется вперёд, чтобы девичьи пальцы коснулись глади воды. Решала бы она быстрее, пока, упаси господь, они оба не простудились бы лихорадкой... и не умерли так бездарно. А заплетающийся язык приговаривает, превращаясь в молящий шёпот: — S'il te plaît, vas-y plus vite avant que je me transforme en glace... — не хотелось превращаться в лёд, но ещё больше не хотелось уговаривать ее остаться в живых. Он все равно решил за неё, что не отпустит снова в воду в любом случае. Меньше всего женщине нужно давать свободу в принятии столь ответственных и эмоциональных решений. Импульс пройдёт, а логика вернётся — так уж они устроены.

[indent] Все нутро будто покрывается коркой инея — так холодно и страшно, что организм включает защитную функцию. В какой-то момент лёд становится обжигающим — и тело начинает гореть, от резкого притока крови, от адаптации к новой среде. Крещенские купания — они про здоровье, а не про веру; горячей воды тоже не всегда хватает на весь полк, и тогда приходится мыться прохладной водой или холодной. Так что телу не в новинку эти ощущения. Они всегда не слишком приятны, но для молодого организма — не критичны. Миша знает, что справится с этим, выдержит ещё пару минут или попросту нырнёт с головой, чтобы тело не слишком отставало от головы по части температуры. Он и так получит переохлаждение, но усугублять было бы излишне. Впрочем, он терпит ещё немного, медленно продвигаясь ниже,  становится как-то привычно, но чужое тело на плече извивается в страхе, и он честно старается удержать ее, но скользкие плечи, как назло, слишком узкие для бёдер этой мадемуазель [и к этой особенности малороссийских женщин он привык]. Она перекидывается через плечо Бестужева, вновь исчезая под темной гладью воды.
[indent] — Прости! Прости! — Извиняется он на чистом русском, резко оборачиваясь в воде в поисках горе-утопленницы. Нигде нет. А, нет: все же всплывает с левого боку. Не удержал. То ли она сама так извернулась со страху, то ли его вина, неудобно схватил за ноги [воспитание не позволяло трогать за мягкие места, даже если ситуация требовала жертв]. Мишель засуетился, вмиг почувствовав себя виноватым. Отпускать ее в воду он не хотел, девушка все же оказалась настойчива — оставалось надеяться, что не в вопросах самоубийства. Ну уж нет, только не в его смену! Русские офицеры не позволяют топиться в их присутствии. Да, вот так. А Михаил Павлович в вопросах самоубийств очень категоричен// верит, что самому не придётся проживать подобный этап.
[indent]По всей видимости, девушка умирать передумала. Вон как живенько поскакала к берегу! Да ещё и приговаривая при этом властным голосом какие-то указания, словно это он, глупый такой, решил закаляться в холодной воде, искупаться на ночь глядя, а не броситься ее спасать или способствовать (само)убийству. И все же послушался невнятным речам буквально благодаря интуиции, вышел вслед за ней, обхватывая плечи руками и попутно растирая их, разгоняя кровь немного активнее. Не стоять на месте - вот уж отличный совет, а главное, такой своевременный! Фыркнул бы, да замёрз так, что губы едва раскрывает в попытке сделать вдох, так слиплись_сжались от холода. В мокрых штанах ногам потеплее, чем торсу и плечам без рубашки, собственные замёрзшие руки не помогают согреться. Тогда девчушка, будто прочитав его мысли, принялась помогать в этом нелёгком деле.
[indent] Ее прикосновения внезапно отдали огнём [повсеместно], и Мише вдруг стало так неловко, словно он перед ней совсем обнаженный стоял, будто никто ему не согревал руки и щеки вот так, как сейчас она. Он в нерешительности замер, уставился огромными глазами на неё, одновременно восхищенными и напуганными. Что же теперь делать? Как общаться, как согреваться? Огонь он так просто не добудет сейчас не слушающимися руками, да и она тоже. Не пойдёт же собирать палочки и мокрые веточки в прилеске в этом мраке. Но не успевает он подумать об этом, как она вновь отстраняется и куда-то убегает. На этот раз за мундиром неподалёку [удивительно, что разглядела], но это тоже не лучший способ согреться. Вообще, его одежда разбросана по пути до этого бережку — оказывается, обогнул неплохой такой путь, чтобы нырнуть за ней. Не падать же с того овражка, где он обычно засиживался допоздна и любовался белорусской ночью... а этот берег вроде и рядом совсем, но для дрожащих ужасно далеко от привязанного серого коня. Миша зажмуривается в задумчивости, подбирая правильные слова из симбиоза украинского диалекта и чистого французского с примесью невесть откуда всплывшего в памяти немецкого. Мозг напрочь отказывается генерировать правильные фразы, так что Мишель решает плюнуть на все правила — ему понравилась ее забота, притом, что он не запомнил ее лица, а только ярко-рыжие ведьминские волосы, и он совершенно точно знал, что делать, — и просто берет ее за руку, крепко сжимает запястье и ведёт вдоль берега и через колючую осоку, к лошади. Будет говорить на французском — будь что будет; это язык его души_сердца. Если и говорить от души, то все будет понятно. А впрочем, иногда нужно просто довериться, не вникая. Даже если потерять контроль для здешних женщин — трагедия всей жизни. Им не доставало покорности столичных дам, дворянок и всех прочих, кто замечательно справлялся с ведомой ролью. Пускай этим они и раздражали Михаила, но сейчас бы это здорово пригодилось.
[indent]Путь оказался недолог. Он не отдал ей мундир, ведь на ней была ее мокрая рубашка, а на нем сверху ничего. Да и просто не додумался... стратегия вела к цели, невзирая на детали. Он оставил ее на месте, сам подошёл к кобыле, достал из свешенной сумки бутылку вина и одеяло. Ведь он прискакал сюда повести время в одиночестве и тепле, вот ведь удача! Но одеяло при мокрой одежде совсем не годится. Миша равняется с ее фигурой, смотрит сверху вниз, взволнованно дыша. Снимает мундир, отбрасывая на землю вместе с одеялом, сверху положил бутылку. Прислонив пятерню к затылку, развернулся к ней и, переборов смущение, осторожно сказал:
[indent]— Надо снять. Тепло будет. — объяснять ей законы физики совершенно нет времени. Иногда нужно довериться. Ведь он уже доказал, что не желает ей зла. Указал на мундир, будто уверяя в чистоте своих помыслов: — Слово офицера Его Величества, — и сделал шаг вперёд, сократив расстояние. Ее синие губы Бестужеву совсем не нравились... он протянул руки к ее рубашке и аккуратно потянул вверх. Стрельнул взглядом так, словно не терпел возражений. А он и не потерпел бы, только не сейчас. — Alors réchauffez-vous dans les déserts. Les nuits peuvent être très froides. Les couvertures ne sauvent pas. — пускай одновременно со всем этим ее согревает его голос. Пускай думает, что болтовня не подразумевает никаких опасностей. Следом за ней он снял с себя штаны, снова взял за руку так бережно, словно фарфоровую куклу, которую страшно уронить... Все это время он не отводил взгляда от ее больших глаз — таких же напуганных, как у него самого. Не приходилось ещё бывать в таких ситуациях. Лишь бы не узнал никто... Вовлёк в объятья и крепко обхватил руками вокруг лопаток, усадил на колени, когда приземлился на скамейку. Вот и пригодилось и одеяло, и вино: первое для того, чтобы обернуть сразу обоих, как в кокон, и второе, чтобы закрепить эффект согревания. Глаза в глаза, телом к телу... Миша подтягивает ее ступни дальше под одеяло, ближе к своему бедру. Поглаживает их, растирая, а сам приговаривает // наверное, чтобы разбавить хаотичной болтовней эту неловкую тишину: — Si personne ne le voyait. Je vais devoir t'épouser. J'en ai déjà promis un autre... ça va être un scandale. — а сам думает, что в его жизни не было более нежного и трогательного момента, чем этот. И акта доверия, сильне чем этот. —J'ai l'impression que je devrais vous embrasser. — Сбиваясь с мысли, шепчет Мишель, едва не соприкасаясь с носом незнакомки в этой тесноте [да не в обиде]. Но этого не будет, потому что они не должны — они не знакомы, они обнаженные, они не так безумны. Но отчего-то эта мысль заставляет офицера опустить взгляд на ее губы, теперь уже порозовевшие. Сам он уже пару минут как ощущает теплоту от ее пальцев на своей спине и шее. И момента не будет лучше, чем этот. И что они теряют? Ах, да: офицерскую честь и девичью репутацию незамужней красавицы. Даже если никто не узнает. Миша все же тянется к ней, едва касаясь кончиком носа ее шеи, затем плеча, не смея выдать себя дыханием. Он поражён всей этой нежностью. Трепетом, который вызывает ситуация. Абсолютную растерянность, словно никогда раньше не представал перед дамой обнаженным — но в таком контексте, пожалуй, никогда и ни с кем. Нервно сглотнул, и вроде бы дрожь от холода опустила, но теперь правило бал мальчишеское волнение. Коснулся губами ее плеча, но не поцеловал: просто мазнул мимо, потягавшись к бутылке. И с ухмылкой интригующей протянул ей из-под одеяла бутылку, уступая первый глоток. — In vino veritas...

[indent] Бесконечно компрометирующая и неоднозначная ситуация, которую Михаил Павлович не мог представить даже будучи под самом сильном алкогольном опьянении, вот уж никогда не пришло бы в голову, что из всех возможных неловких моментов случится тот, где он, на ночь глядя, спасает из ледяной воды горе-самоубийцу с ярко-рыжими волосами и греет ее своим телом_теплом, не обращая внимания на рамки приличий. Нет, это даже во сне не могло присниться.... но кто она? Откуда взялась? Неужели эта девочка, смелая, но глуповатая в порывах, из города, или даже из района, в котором квартировался его полк? И даже если это так, то он не смеет удивляться, почему никогда не видел ее, такую яркую и красивую, справедливости ради: Миша почти не знает даже  своих сослуживцев, потому что появляется в Бобруйске реже, чем неделю в месяц, и это действительно выглядит проблемой. Проблемой когда-нибудь в будущем, но не сейчас. Но почему-то Мише кажется, что другие офицеры видели эту дьяволицу с зеленым взглядом, потому что такую сложно не заметить - мимо такой невозможно пройти, не оглянувшись вслед; он видит в ней неуемную энергию, мимо которой пройдет только последний дурак.
[indent]Что ж, Мишель, ты дурак.
[indent]Улыбается этой мысли, скользя рукой по девичьей спине, согревая. Не выше, не ниже талии, только по лопаткам и позвоночнику, крыльям, наверняка спрятанным под кожей, недоступных человеческому взгляду. Да при этом старается не смотреть на ее лицо, потому лишь только упирается в тонкое бледное плечо. Ему очень холодно, но тело изнутри пылает огнем, что на контрасте с холодным апрельским ветром и стекающими с чужих длинных волос каплями воды буквально сводит с ума [слишком жестокие игры].
[indent] - Bois, et réchauffe-toi, - говорит он, вверяя бутылку ей в руки, и с интересом любопытного мальчишки следит за ее движениями. Пить не умеет - ну, конечно же. Другая бы имела проблемы с алкоголем и попыткой заглушить боль крепкоградусным напитком, чем пошла бы топиться - и дни пролетали бы веселее, и не_милый человек казалася бы терпимым_сносным. Но она слишком молода и наивна, чтобы позволить себе это удовольствие. Либо по другим причинам. Единственное, в чем Мишель был уверен - она очень правильная, она не умеет идти против обстоятельств, но и играть по чужим правилам не хочет. Не умеет - не значит, что это плохо; вероятно, ей одиноко. И совсем не с кем делиться болью. Миша тоже хранит слишком много переживаний внутри, хотя и окружен вниманием и общением. Да, пожалуй, это видно сразу - когда две души сражены одним недугом.
[indent]Вот тогда он и обращает внимание на ее ручки. Конкретно на ладонь, которой она накрыла его руку, совершенно не стесняясь демонстрировать дорогое кольцо, красующееся на пальце, и Миша каким-то шестым чувством догадывается, что означает ее речь - и что судьба слишком неожиданно тасует колоду, подбрасывая проигрышные карты, - потому что он помолвлен, она помолвлена, и они обнаженные прижимаются друг к другу, позволяя себе слишком много для незнакомцев, таперича связанных общей большой тайной. Усмехается, вновь отводя взгляд, а то неприлично; и сам делает глоток, топит взгляд и мысли в бутылке, в плещущейся за стеклом жидкости, приятно жгучей, обволакивающей саднящее холодом горло. Разберутся с этим позже - или сделают вид, что все в порядке. Миша просто перехватил ее руку своей и так и замер. Пусть лучше так, чем в хаотичном порядке или в его волосах, иначе слишком приятно, слишком тепло, до мурашек чувствительно. То, как она говорит, что говорит, и как отводит огромные оленьи глаза, боясь саму себя больше, чем незнакомца... вызывают очень странные чувства. Ладно, предположим, подпоручик не был готов к подобной ситуации, но интереснее то, что он и не знал, какой из нее выход. Он просто не знал, что делать дальше - не здесь и сейчас, пока не закончится бутылка вина, а дальше, когда придется возвращать эту утопленницу домой, стараясь не попасться никому на глаза. Ведь если ее узнают, то жениху явно не понравится услышанное... Груз ответственности выбивает все мальчишеские мысли из его головы, уступая место опыту и взрослой серьезности. В самом деле, если он позволит себе глупить, то одна дурацкая ситуация повлечет за собой цепочку других непоправимых вещей и ситуаций, к которым они оба не будут готовы.
[indent]- Ты не этого хотела? - Скорее в шутку переспросил офицер, ухмыльнувшись. Конечно, утопла б. Забавная она. - Прости. - Тут же извиняется он, чтобы ненароком не подумала девица, что он хотел ее обидеть, хотя на правду и не стоило обижаться. Миша заерзал на месте, вновь передав ей бутылку, постарался извернуться так, чтобы освободиться от ноши и выбраться наружу из кокона одеяла. Стеснительно прикрылся, пятясь к брошенному мундиру, штанам и ботинкам. Надел второпях сухие вещи, бросая в сторону мадемуазель веселые взгляды и улыбки, поддерживающие их положительный настрой. Не хотелось казаться хамом, который не поделился одеждой, но запасных вариантов у него не было, а у нее было одеяло. И тогда Бестужев подошел к ней, кивнул головой на бутылку, заставляя выпить еще больше сладкого вина, чтобы согреться, и только потом помог укутаться сильнее - поднял на руки легким движением и понес к лошади. - Покажешь дорогу, étrangere? - спросил он, устраивая ее спереди, а сам одним прыжком, опираясь на стремя, устроился в седле позади нее. Удивительно, но места хватило обоим. - Я Михаил, а ты? - так, между делом, уже пора бы нарушить анонимность. И самую малость, интересно, сколь общительна она будет под воздействием алкоголя? Да и лучше так, чем стуча зубами от холода, и жар от тела лошади должен был приятно согревать ее ноги. На всякий случай, Мишель решил придерживать ее.

Если говорить себе, что осталось еще чуть-чуть до заветного места, то становится не так холодно, и тепло чужого тела тут же разгоняет по венам кровь, заставляя сердце работать чуточку быстрее. Михаил сомкнул руки вокруг ее талии крепче, прижался грудью к девичьей спине плотнее, так ведь и правда теплее, а еще по-особенному приятно, волнительно, запретно... Часто думал о том, чтобы вот так касаться Катрин... Конечно, не при схожих обстоятельствах, весьма трагичных в перспективе, но все же. Давно Михаил не ощущал такой физической и духовной близости в одно время. Это даже смущало, хотя ему доводилось бывать в разных жизненных ситуациях.

И, надо же, совпадение! Анастасии тоже надо было в Бобруйск. Выходит, им не только по пути, но еще и в один город. Поэтому-то ее лицо или, скорее, волосы, показались ему столь знакомыми. Такую девушку сложно не заметить, а уж забыть - подавно! При всех нечастных своих визитах в Бобруйск, Миша все же помнил всех, с кем встречался здесь, даже если встречи эти были совсем коротки. Память вообще была его даром и проклятьем.

Однако, Бестужев не решил еще, стоит ли часто говорить на русском языке и пытаться отвечать ей, да так, чтобы было сколько-нибудь понятно. Покуда они остаются в положении незнакомцев (хотя уже назвали друг другу имена), то и ничем не обязаны, только лишь связаны общей тайной; но, как говорится, о чем знают двое, не нужно знать третьему. Кто бы ни был ее жених, никогда в жизни он не должен прознать ни об этой поездке и деликатном контакте, ни о попытке самоубийства несчастной девушки, но самой смелой девушки, которую Мишелю Бестужеву приходилось встречать!

Настасья эта отличалась от всех знакомых ему девиц. Но, прежде всего, отличалась она от его невесты... от Катеньки, с которой у них не было ни внешнего сходства, ни похожести внутренней. Рыжая дивчина имела сердце льва и бойкую натуру, когда как Катрин напоминала кролика, которого следовало оберегать и обхаживать, за которой приходилось побегать, прежде чем получить дозволение поцеловать руку. А плечо Настасьи, которое Михаил так и не поцеловал, но по которому не удержался и провел губами, было так близко и снова чуть-чуть оголено, и даже в темноте лесной и приозерной это притягивало взгляд, неудержимо влекло... Ох, уж это вино! О чем он только думает? Немедленно выбросить эти мысли из головы, подпоручик!

- Почему такая красивая девушка решилась на столь ужасное дело? Тебе больно? - Решил нарушить ночную тишину первым. Может, хотел снова увидеть ее глаза и улыбку, как пару минут назад она обернулась взглянуть на него через плечо. И утопила его в своих омутах, да так, что он едва ли не потерял контроль, управляя лошадью; вовремя переключил фокус внимания на тропинку и специально, но незаметно дернул поводя левее, чтобы побыть спасителем еще немного, на этот раз, не позволив Настасье упасть.

Бестужев ненавидел в себе свою влюбчивость. Как гром среди ясного неба - так он описал бы природу своей романтичности. Он помнил, как это случилось в первый раз: тогда он еще сам был ребенком, но уже зачитывался французской литературой и даже пытался копировать Вольтера; они проводили с кузиной много времени вместе, и его пронзило неизвестным ранее чувством как ослепительной вспышкой, первой наивной влюбленностью в Sophie - первое признание, стихи, абсолютное понимание невозможности какого-либо продолжения для них двоих. Потом - череда увлечений в петербургскую молодость, через которую проходил каждый дворянин империи, однако все несерьезно, но все же искренне. Ссылка в Полтаву. Игра в карты, выигранное желание, хмельные разговоры о звездах в сенцах избы - и снова оно, это чувство, но гораздо более сильное, как стрелой прямо в сердце, - к сослуживцу и старшему по званию, к будущему лучшему другу, сердце которого, увы, занято другой_другими, он не вникал особенно. И когда отчаяние безответного (так ему казалось) чувства, временами дающего надежду, распаляя вновь и вновь - она! Екатерина Андреевна, как волшебная шекспировская фея, недосягаемая и эфемерная, но влюбившаяся в Мишеля без памяти. Казалось, сама судьба, наконец, благоволила: взаимное чувство, мгновенная любовь, стремительное развитие отношений, помолвка. Что могло пойти не так? Офицер не учел только одну деталь, препятствующую этому браку - несогласие отца, будто бы назло. Выходит, и эти отношения были вопреки, а не во имя.

И сейчас. Еще более неправильно. Не слишком ли жестоко со стороны судьбы посылать очередное испытание, как бы в довесок к существующим переживаниям? Мишель едва не прослушал, что девушка ему отвечала, так погрузился в собственные мысли. Но он точно знал, что это оно... Не мог поверить (или не хотел)?

-  J'aimerais lire dans tes pensées. - По-доброму ухмыльнулся Мишель, может даже излишне меланхолично. О чем она думала прямо сейчас? Он тихо продолжил: - On ne sait pas ce qu'on a avant de l'avoir perdu... Tu veux vraiment risquer de perdre ça?