Проигравшие бесполезны. Победа — это всё.
[indent]Солнце яркими бликами играло на киверах, путалось в кудрях, скользило по обнаженным саблям и штыкам винтовок. Строй за строем многотысячная русская армия, в упорных боях доказавшая, что она лучшая в Европе, проходила по огромной равнине близ Вертю, в Шампаньи. Многоголосое "ура" громогласно разносилось над полем, приветствуя императора-освободителя и славя силу русского оружия. Императоры союзных армий с изумлением взирали на стройные ряды войск, проходившие в идеальном порядке, с возвышающейся небольшой горы, будто бы нарочно насыпанной, чтобы с нее лучше было видно многочисленную армию. Мгновение - и сотни пушек и тысячи ружей изрыгали гром и молнию, воздух наполнился дымом, армия мало-помалу скрывалась и, наконец, совершенно исчезала в густых облаках его. Еще совсем недавно села и города русские от Немана и до берегов Москвы-реки пылали в зареве пожаров и кровь русских воинов текла ручьями. Франция, победившая всю Европу, взяла ее с собою и привела в Бородино. При Бородине состоялась битва народов. Россия не сокрушилась под ударами соединенной Европы. И вот русские в годовщину Бородина торжествовали славу своей победы на французской земле, знамена русские развевались на равнинах Шампаньи и эхо французских гор — за нашими полками вслед — кричало наше русское победное и радостное «ура»…
[indent]Но это было утром. Теперь же уставшие, но счастливые солдаты и командиры получили законное право на отдых. Лагерь, развернутый под Вертю, постепенно погружался в вечерний сумрак, то там, то тут зажигались огни костров, откуда-то доносились весёлые военные байки или протяжные грустные песни, рассказывающие о силе и храбрости, о любви и верности, о дружбе и милосердии. Солдаты тихо переговаривались под треск сгорающих поленьев, кто-то точил штыки, хотя война и была полностью окончена, но у каждого в душе была вера в то, что впереди их ждет замечательная счастливая жизнь, каждый миг которой непременно бюудет светел.
[indent]Сергей, поручик лейб-гвардии Семёновского полка, прошагавший с гренадёрами через всю Францию и всю Германию и еще не встретивший даже свою девятнадцатую осень, мыслями торопится к дому, понимая, что вдохнувшие европейского воздуха свободы солдаты, вернувшись на родину, вновь станут крепостными. "В России вы найдете рабов!.." - слова матери, сказанные в, кажется, далеком уже 1810 году, вновь и вновь всплывают в памяти Муравьёва, в свои всего лишь восемнадцать лет озабоченного судьбами народа-победителя. На фоне личной трагедии, пережитой Сергеем - смерть любимой сестры, заменившей Муравьёвым мать, запрет отца продолжить образование в европейском университете - еще не ясная, но уже осязаемая боль простого солдата-крестьянина чувствуется особенно остро.
[indent]Но всё это завтра! А сейчас все ещё опьянены победой, и сердце каждого исполнено радостью и счастьем и можно немного расслабиться, не думая ни о тревогах завтрашнего дня, ни о превратностях судьбы. Молодой поручик, еще недавно бывший капитаном гренадёров, проведя вечерний осмотр вверенных взводов, незаметно для самого себя, увлекшись мыслями о доме и юношескими мечтаниями, обнаружился в уединенной прогулке чуть вдали от разбитого бивуака. Здесь он с удивлением увидел непримятую многотысячной армией траву и даже на какое-то время замер, поражаясь великолепию нетронутого цветочного ковра, запах которого не мог перебить даже доносившийся дым ближайшего костра. Сергей с улыбкой наклонился, сорвав какой-то синий цветок, названия которого он не знал, но не раз встречал на полях Франции во время заграничных походов русской армии. К синему цветку присоединились несколько белых с желтыми сердцевинами, ярко-малиновые, похожие на шары, фиолетовые колокольчики (это название Серж знал) и целая россыпь каких-то маленьких цветочков, напоминающих маргаритки, которые росли на клумбе возле их дома в Париже несколько лет назад. Довольный собранной красотой, молодой поручик любовался получившимся букетом, жалея, что рядом нет сколько-нибудь прекрасной девушки, чтоб можно было его преподнести. Погруженный головой в свои размышления, а носом в буйно пахнущие цветы, Муравьев едва не споткнулся о развалившегося в траве человека, но вовремя остановился, удивленно хлопая глазами. Незнакомец тоже был не в самом большом восторге, что его уединение потревожили, и теперь как-то странно смотрел своими большими глазищами на замершего с букетом поручика. Сергей было смутился и покраснел (благо, в сумерках этого было не разглядеть), что его застали восторгающимся цветочками, но вскоре взял себя в руки, рассудив, что ничего предосудительного в этом нет, тем более, что, судя по мундиру, на котором еще недавно возлежал офицер, Муравьёв был выше по званию.
[indent]- Прошу прощения, что невольно потревожил ваш покой, - несколько стушевавшись, всё же заговорил поручик, - Не хотел мешать вашему отдыху, - удивленные глаза всё еще буравили Серёжу насквозь, вероятно, незнакомец тоже смутился сложившейся ситуацией, - Прекрасный смотр сегодня был, правда? - ляпнул Сергей первое, что пришло ему в голову, потому что просто молчать и пялиться друг на друга было бы попросту глупо.

Незнакомцы, встретившиеся в далеких странах, будут стремиться встретиться вновь.
[indent]Война для пехотинца - очень странная штука. В основном она состоит из ходьбы. Несколько лет к ряду Серж со своим взводом тащился куда-то по дорогам сначала российской империи, потом Франции и Германии, иногда по колено в грязи, иногда по свежевыпавшему снегу. Весь день перед ним - спина в таком же зеленом мундире, по бокам - зеленые плечи, под ногами - зеленая трава, а над головой - серое небо, с которого временами начинал падать дождь. Но они выстояли, выдюжили, победили и теперь могут со спокойной душой и легким сердцем возвращаться домой. А дома, говорят, и трава зеленее, и небо чище будто бы. Хотя, конечно, чего уж лукавить, петербургский небосклон извечно затянут тучами, а в Париже и теплее, и красок больше. Взять хотя бы собранный Сергеем букет. Ну, где, скажите на милость, набрал бы он цветов такой потрясающей красоты в это время года, если бы был сейчас в их доме близ Литейного двора с видом на Неву? А тут такое великолепие! Поручик и названий-то этих цветов не знал даже, а отчего-то захотелось букетик сохранить, вложить в одну из взятых с собою книг, засушить и привезти на родину, чтобы доставать потом промозглыми петербургскими вечерами и вдыхать аромат разнотравья Шампаньи, вспоминая такую одновременно чужую, и такую близкую сердцу Францию.
[indent]Незнакомец протянул Серёже руку, представляясь фельдфебелем при адъютанте генерал-фельдмаршала Виттенштейна. Что поразило Муравьёва, так это то, что назвался фельдфебель просто Николаем, ни отчества, ни фамилии, но хоть звание сказал и на том спасибо. Поручик пожал плечами - мало ли, какие секреты у штабных - и протянул в ответ свою ладонь, искренне улыбнувшись. Рукопожатие у этого Николая было крепким, уверенным, такими, наверное, генералы обмениваются или хотя бы полковники. Не то, чтобы у поручика в друзьях было много генералов, но Франц Петрович, за которым была замужем бедная покойная Элиза, был братом генерал-адъютанта графа Адама Ожаровского, в отряде которого Муравьёву довелось воевать в сражении под Красным. Наверняка сделает блестящую карьеру этот фельдфебель, мысленно решил Сергей.
[indent]- Сергей... - поручик сделал паузу, раздумывая, добавлять ли отчество, как того требовал этикет, или по примеру штабного назвать лишь своё имя, - Муравьёв-Апостол. Поручик лейб-гвардии Семёновского полка. Но... - Серёжа замялся на мгновение, Николай хвалил доблестных семёновцев, но сам-то Муравьёв был в этом полку без году неделю и лгать ему решительно не хотелось, а потому и принимать незаслуженную похвалу, - Я недавно в Семёновском полку. Почти всю Европу прошагал в прошлом году с гренадерским корпусом под командованием генерал-лейтенанта Паскевича, - эти слова не были каким-то пустым бахвальством. Да, на груди его красовался владимирский крест и "Анна" на шее, но сам Серж не считал это великими заслугами перед Отечеством и мечтал о чем-то несравнимо большим для блага своей любимой родины. Жертвенного подвига требовало его юное горячее сердце, исполненное храбрости.
[indent]Сергей Иванович благодарно кивнул и опустился на траву рядом с новоприобретенным знакомым, так и не выпустив собранного букета из рук и намереваясь потом донести его всё-таки до своей палатки. Вечерний воздух пах травами, рекой и дымом костров вперемешку с запахом пороха, еще не выветрившимся после утренних пушечных залпов. Вокруг царило какое-то благостное умиротворение. Война наконец-то была окончена, и теперь вся их военная служба должна была состоять из вот таких смотров, парадов и полковых маршей. Серёжа усмехнулся и поднёс к лицу букет, снова вдыхая вечерний аромат цветов.
[indent]- Да, совсем не Россия, - поручик поднял голову, гладя как садящееся солнце окрашивает розовым цветом проплывающие над головой облака, - Конечно, я тоже скучаю по родине, - Муравьёв одарил теплым взглядом нового знакомого, - Признаться, всё детство моё прошло... - Серж развел руками, - Вот под этим самым небом. В Париже. Но, как бы не любил я Францию с её красотами, Россия всё же мне милее. Здесь я всегда был немного чужим.
[indent]Серёжа вздохнул, на мгновение припомнив времена учёбы в пансионе господина Хикса, внезапный визит Наполеона, с которым потом пришлось воевать его стране, драки с мальчишками, которые вздумали оскорблять русских... Всё это казалось таким далёким и нереальным, словно бы и не с ним вовсе происходило.
[indent]- Знаете, нам всё же есть, чему поучиться у французов, - зеленые глаза поручика вдруг лихорадочно загорелись, - Они свободны. La liberté est la valeur suprême. Наш же народ, к сожалению, не свободен, хоть и велик. Даже гораздо более велик, чем французы, что мы в очередной раз доказали, освободив всю Европу, - Сергей задумался, потирая указательным пальцем морщинку, залегшую над переносицей, -  Нашему великому императору предстоит многое сделать. Солдаты видели другую жизнь в этих заграничных походах. Мне кажется, они заслужили перемен. Все мы заслужили, - Серж перевел взгляд на Николая, - Вам так не кажется?

Между свободой и счастьем я выбрал свободу.
[indent]Сергей внимательно слушал, что говорит ему фельдфебель. Складно говорил, поручик лишь еще раз уверился в том, что этот Николай далеко пойдет, дело только лишь времени. Вот, к примеру, сам Муравьев тоже начинал войну при штабе, еще совсем мальчишкой, но душа его рвалась в бой, а всё существо требовало подвига, героизма, доблести и, как ни совестно было об этом думать. славы. Да, он жаждал славы, желая вернуться с войны домой героем. А где же сыщешь доброго подвига для себя, если служишь на побегушках у штабных крыс? Так Сергей оказался в котле действующей армии, где каждый день проживался как последний и не было больших различий между солдатами и офицерами. Все грелись у одного и того же костра или замерзали по колено в осенней грязи и слякоти, ели одну краюшку хлеба, поделенную на всех, хлебали жидкую луковую похлебку из одной посудины и спали на одной и то же земле, притоптанной копытами лошадей и пахнущей порохом. Этот запах, кажется, и через десять лет теперь не выветрится. В этих бесконечных походах Сергей научился не выражать свои мысли на столь привычном французском. За одно только звучание иностранной речи могли убить свои же часовые. Эта война сделала из молодого Муравьёва истинно русского человека, бесконечно любящего свою родину и желающего для неё блага. Совсем юный, но уже умудренный опытом не по годам, он давно забыл, что такое забавы молодости, он и не знавал их вовсе, шагнув сразу из беззаботного детства в суровую взрослую жизнь, полную горя, отчаяния и смертей, которые доводилось видеть почти каждую минуту. И, пройдя все жестокие испытания, разделив их со своим народом, Сергей думал, что имеет право на жизнь лучшую и для себя, и для своих солдат, которые стали за эти годы ему настоящими товарищами и соратниками.
[indent]- Но ежели прививку вовсе не сделать, тогда всё может и вовсе закончиться смертью пациента, - Серёжа хмыкнул, посмотрев на фельдфебеля, - А так, конечно, сомнения в правильности лечения есть, но шансов выжить всё равно больше, я уверен.
[indent]Поручик улыбнулся, переводя взгляд вновь на закатное солнце над озером, которое вот-вот уже было готово скрыться под толщей воды. В детстве Серж всегда пытался прислушаться, видя закат над рекой - а ну как услышит тихое шипение. Прислушался он и теперь, но в лагере близ Вертю было слишком шумно. Поручик по-детски разочаровано вздохнул, принявшись разглядывать собранный букет. По белому с желтой сердцевиной цветку полз маленький жучок с изумрудными крылышками. Муравьёв подставил ему палец, и жук споро переполз за ладонь поручика, собираясь взлетать по своим вечерним жучиным делам. Краем глаза Серёжа заметил, что и Николай тоже возится с какой-то букашкой, и едва сдержал заигравшую на устах улыбку. Какие они в сущности еще мальчишки, эти офицеры 1812 года! Лишенные детства, беззаботности и вынужденные в одночасье стать взрослее и мудрее своих отцов и дедов.
[indent]Жук взлетел в сумеречное вечернее небо, еще окрашенное на западе розовыми всполохами, и пропал из виду. Жучку не нужно делить землю на нашу и вашу, он может жить везде. Хотел бы и Сергей быть столь же свободным. Но человек, к сожалению, самое несвободное существо в мире. И чем более он образован, умён, начитан, чем больше сделал, тем более несвободен. Вот такой вот парадокс мироздания.
[indent]- Вы не правы, Николай, - наконец, заговорил поручик после недолгой паузы, пока оба молодых мужчины были заняты созерцательностью, - Народ наш велик и необъятен по своему постижению, вы его просто недооцениваете. Знаете, я провёл с этими простыми солдатами бок о бок несколько лет и убедился в том, что силы необыкновенные дремлют в простом мужике. Необычайная мудрость народная, смекалка и широкая всеобъемлющая душа, добрая и милосердная. Недаром православие, как ни одна религия в мире, так подходит нашему народу. Но он, словно древний Титан, дремлет до поры до времени, но однажды этот исполин расправит свои плечи, и тогда не мы, но наши дети и внуки увидят всё, на что он способен, - Сергей выдохнул. На лице его пылал румянец, вызванный пылкой речью, глаза яростно блестели, а взгляд метался вдоль линии горизонта. Он тяжело и прерывисто дышал, на лбу поручика выступила испарина, черные как смоль волосы взмокли и теперь, разметавшись, липли ко лбу.
[indent]- Так что же нам с вами мешает дать образование простому мужику? Знаете, мы в полку не раз в минуты тишины обучали своих солдат грамоте, - Серёжа с гордостью обернулся на оставшийся позади палаточный лагерь, - Почти все мои солдаты теперь умеют писать своё имя. И ведь это только начало! Зачем моим крепостным надобно будет забирать мой дом и мою пищу, ежели у них будет своё? Да и не крепостными они будут вовсе. Будут... - Серж на мгновение задумался, взгляд его бешено метался из стороны в сторону, - Будут работать на земле, которую получат в аренду.
[indent]Муравьёв своим горящим взором поглядел на сидящего в задумчивости Николая. Кажется, фельдфебель не разделял либеральных идей поручика, или же они казались ему несколько утопическими. Но сам Сергей был уверен, что стоит он на пути к верым целям и идеалам. Пройдет совсем немного времени и всё, о чем он сейчас может только мечтать, непременно воплотиться в жизнь.

Искать счастье — тоже счастье.
[indent]Мысли Николая были не новы для Сергея, однако, не менее удивительны от того, что в окружении поручика почти никто так не думал.Все его знакомые были, что называется, людьми нового поколения. И Матвей, и Никита, и князь Трубецкой, и многие другие разделяли идеи самого Серёжи относительно перемен, которые необходимы России. Да разве что слепой не заметил бы важность и нужность этих преобразований! Даже сам Николай признавал, что свободы нужны, но отчаянно отказывался их русскому народу давать, считая простого мужика каким-то диким зверем, тогда как сам Муравьёв прекрасно видел, что это далеко не так. Не таков русский мужик. Да, он тёмный, необразованный, суеверный, разнузданный в пьянстве, но при этом обладающий широкой душой, добротой невероятной, милосердием, какому позавидуешь. А талантлив насколько! Загляни поглубже в народную среду и увидишь там самородки настоящие, таланты невиданные. Как же можно в такой народ не верить? Как же можно хотеть, чтоб он оставался и дальше тёмен и невежественен?
[indent]Сергей решил, что Николаю следовало бы больше общаться с прогрессивными сверстниками, а не слушать сетования престарелой родни, которая, может, и бороды бы до сих пор не брила, если бы не царь Пётр с его революционными преобразованиями. Но спорить не хотелось. Вечер был слишком чудесен, чтобы тратить его мгновения на никому не нужные препирательства. Может, когда-нибудь и господин фельдфебель поймет, насколько он заблуждается, а если не поймет, значит, так тому и быть.
[indent]- Так ведь и вы никого не избавляли от смерти и страданий, - Серёжа улыбнулся, глядя куда-то мимо фельдфебеля, - Но я, однако, попробовал бы, - от поручика не ускользнуло, что Николай на мгновение нахмурился, и он тут же поспешил добавить, - Но мы с вами оба - всего лишь теоретики. Рассуждаем, если бы да кабы... Но оно ведь и не воспрещается, правда? - Муравьёв пожал плечами и умолк на какое-то время. Кто знает, что у этого Николая на уме, не зря же он не представился по форме, как того требовали правила. Но природная искренность Сергея и вера в лучшее в людях тут же заставили его отбросить эту невольную тень сомнения. Просто так бывает, думалось Муравьёву, что у людей не сходятся мнения по каким-то глобальным вопросам, это нормально. Не будет же он, право, здесь и сейчас переубеждать этого Николая в ошибочности его суждений. К тому же, Сергей еще сам не до конца оформил свои мысли, чтобы объявлять их непреложными истинами и постулатами, достойными безоговорочного принятия на веру.
[indent]- Знаете, господин фельдфебель, после окончания этой военной кампании я хотел бы не возвращаться в свой полк, а поехать в Европу слушать лекции при университете, - Сергей как-то резко посерьезнел и отвернулся, чтобы Николай не видел, что этот разговор всё еще очень болезненно отзывается в душе Муравьёва, - Это прозвучит очень нескромно, и я заранее прошу у вас прощения за такие слова, но в детстве мне прочили карьеру инженера-математика. Однако... - Серёжа вновь тяжело вздохнул, - Однако, мой добрый папенька отказал мне в моей просьбе. Он считает, что это лишнее, а математику и вовсе не признает за науку, необходимую образованному мужу. И кто я такой, чтоб с ним спорить? Конечно, ему виднее, - Серёжа закусил нижнюю губу, как всегда бывало в минуты сильного нервного напряжения, - Отец мой - замечательный человек, он разумеется, знает, как для меня будет лучше.
[indent]Поручик на какое-то время погрузился в собственные мысли и замолчал. По последним его словам выходило, что он не столько пытался убедить Николая в очевидных достоинствах Ивана Матвеевича, сколько самого себя уверить в правильности отцовского решения оставить сына в армии. Краем глаза Серёжа заметил, что Николай тоже о чем-то задумался. Вероятно и у господина фельдфебеля были какие-то свои нереализованные  мечты и планы на жизнь, которым не суждено было сбыться.
[indent]- У меня воспоминание сохранилось из раннего детства, - тихо проговорил Сергей, разглядывая букет в своих руках, - Я совсем еще маленький был, думал даже, что приснилось оно мне, но брат мой говорит, что такое и правда было. Мы как-то отправились в экипаже куда-то с маменькой, упокой, Господи, ее душу, - поручик перекрестился, - Кроме меня был мой брат Матвей и кто-то из сестёр. Была не то весна, не то осень. Мы еще в Петербурге жили. Знаете ведь, какая у нас страшная грязь и бездорожье бывают в эту пору. Так вот я помню, как экипаж резко остановился, и матушка поспешила нас всех вытащить на улицу, прямо под дождь, и стояла в луже, в грязи, посреди улицы. И мы тоже все стояли. Я на руках у матушки был, а Матвей тоже в этой луже. Он потом там свой ботиночек где-то и оставил. Оказалось, что нам встретился кортеж императора Павла Петровича, а он, знаете ли, требовал, чтобы все экипажи при виде его останавливались и подданные приветствовали своего государя низким поклоном,- Сергей вновь посмотрел на Николая, - Не знаю, почему я это вдруг вспомнил. Может... Может, потому что не каждый император - это то, что нашей стране действительно нужно. Даже государь может ошибаться. "Жаль, что мы сами не можем выбрать себе императора из числа достойных людей", - хотелось добавить Сергею, но он промолчал, сам на мгновение испугавшись мелькнувших в голове революционных мыслей.