Таким азартным и воодушевленным, каким Александр Сергеевич был в самом начале их лихой затеи, он к моменту предпоследней перед премьерой репетиции уже давно не казался. Софья впадала то в уныние и обвиняла во всем себя и свою бездарность, то в истерику и паниковала, как сущая простушка, забывая текст, и тем самым еще больше усугубляя свое и без того нелепое при разборах и читках положение. Что уж тут говорить о дельных советах, которыми грозилась она напитать свою любимую сестренку, тоже чувствующую некоторый дискомфорт при двух постоянно подстерегающих ее своими подсказками соперницах - Катеньке Бороздиной и Катрин Давыдовой, более подходивших к роли осьмнадцатилетней Софьи Павловны в силу хотя бы и одного с нею возраста. Впрочем, Софи и над собой чувствовала вечную опеку как минимум парочки "заботливых" соглядатаев: старшей сестры Бороздиной, Марии, и горничной той самой незапамятной Аглаи Антоновны, которая после первых репетиций, как ей показалось, метила сама в главные героини этой пьесы. Все эти околотеатральные и почти "закулисные", как их назвал сам Пушкин, интриги довольно заметно подрывали уверенность Софи в успешности их начинания. Да еще и сам постановщик и, за неимением более активного соратника, исполнитель главной мужской роли, Александр Сергеевич не горел уже тем неукротимым желанием сделать эту поистине гениальную пьесу так, как он сам бы хотел. Николя рассказывал, что он внезапно передумал вмешиваться в дела Грибоедова и его видение персонажей, которое, подредактировав своим, хотел бы ему продемонстрировать коллега по писательскому цеху: Грибоедов, по свидетельствам посыльного, с приглашением в Каменку успел ознакомиться, но приехать из Москвы никак не успевал к премьере. А к моменту его возможного прибытия в Киевскую губернию уже и части "артистов" можно было бы не досчитаться, включая самого Пушкина. Поэтому в последнее время автор постановки проявлял всё больше рассеянности, сам забывал текст, путал последовательность явлений и сцен, даже не особенно следил за явкой всех к назначенному времени в гостиной, в которой решено было играть эту названную Грибоедовым повестью пьесу.
Сестры Раевские всё чаще уединялись в спальне одной из них или в саду в отдельной беседке и делились своими переживаниями и нехорошими предчувствиями и предположениями, а заодно помогали друг другу выучить текст и действия: всё же действительно хороший спектакль задумал второй Александр Сергеевич - жаль только, он сам вряд ли увидит его когда-нибудь...
Когда девушки оделись к нынешней репетиции и встретились в спальне Мари за четверть часа до ее начала, чтобы подправить, если надо, друг другу прическу или дать совет насчет еще какой-нибудь детали туалета или места для реквизита, Софи, едва не задыхаясь от волнения и то и дело прикасаясь ледяными пальцами к ушам, будто это могло бы ей как-то помочь справиться с заложенностью в них и общим задурманенным страхом состоянием, спросила сестру:
- Помнишь, ты говорила, что Александр Сергеевич и сам не может знать наверняка, что хотел сказать автор твоим или моим образом? - Софи уже сложила пальцы в замочек и нервно прижала их костяшкой среднего пальца к основанию носа, тем самым как бы мешая говорить себе лишнее. Глаза ее мерцали сущей тьмой и боязнью. - Теперь мне кажется, что он и не хочет этого знать, Мари! Мне кажется, что ему всё равно, и он просто мечтает уехать от нас поскорее в свой проклятый Петербург, к своим проклятым... дамам сердца, о которых так неопределенно, но все же намекал Николя! - ах, нет! Она всё же сказала лишнее, а ведь так хотелось просто ободрить сестренку перед началом. Что ж, надо как-то исправиться, и она продолжает, жестикулируя и метаясь по комнате, подобно фурии, загнанной в клетку:
- Вот здесь локон бы растрепать... А то уж больно аккуратно всё. Ты же в начале сцены будто после бессонной ночи и всяческого музицирования с Молчалиным... - и далее снова без перехода, как через запятую, - ...он будто не смотрит, не слышит нас, он будто в своих мирах и переживаниях, за сто миль отсюда!.. Надо бы проверить ключик от часов, чтоб Аврора эта бессовестная не спрятала их снова куда-нибудь по наущению своей коварной госпожи... Ох, как же сложно, сестренка, мне с этими Аврорами-горничными и Машами-кузинами... Представляю, каково тебе от этого якобы случайного знания всех реплик что одной Катрин, что другой! Все видят, что ты злишься - и некоторые ведь злорадствуют от этого, Мари! Как играть? Неужели в настоящем театре всё так же ужасно?! - она уже задыхалась, хватая воздух ртом, как бьющаяся на суше рыба, но вдруг остановилась с невидящим взором и бледными до синевы губами и, сглотнув, прошептала. - Первая реплика, Господи?.. Нет! Не подсказывай! - выкрикнула, выкинув палец в сторону сестры. - Я сама! - и, отдышавшись, опустила плечи. - Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!... Фух, Мари... - обессиленно опустилась Соня в кресло. - Я тут умру от таких переживаний еще до премьеры... Как хорошо, что я не Софья Павловна! Он так хорош всё равно в образе Чацкого, хоть и совсем не старается... Более того, по-моему попросту торопится отговорить всё поскорее. Тебе так не показалось? Боже, как я волнуюсь! Сколько времени? Нам еще не пора? - она уже подскочила, заслышав чьи-то шаги на лестнице. Не Николя ли пришел звать их спуститься к началу?

Отредактировано Софья Раевская (2021-07-12 19:47:24)

- О, Господи, Мари! - с жаром подхватила Софья реплику сестры. - Мне иной раз кажется, что мы как-нибудь проснемся утром, а Пушкин сбежал! Вот так, запросто, как он это умеет. Помнишь, Николя рассказывал... Да мы и сами могли наблюдать за ним эту приверженность к порывистым решениям. Кто у нас будет тогда Чадским???
Видя, как расстроила своим начинающимся отчаянием Марию, Софья прикусила губу и обычным дамским движением оправила юбку.
- А мне показалось, что он просто передумал...
Это осознавать было особенно обидно, и Софья выдвинула эту версию прежде всего, чтобы она не мучила ее более своей невысказанностью.
- Николя ничего не говорит на этот счет. Возможно, что он и не знает, что сказать. Наш Александр тоже какой-то странный стал... А ведь все с такой радостью поначалу согласились! Что произошло между ними? Как угадать это и, главное, как это всё уладить, если это вообще возможно...
Когда вошел в комнату Николай, Софи с тревогой воззрилась на него, мгновенно притихнув: не сообщил бы чего-нибудь неприятного, вроде отмены репетиции - Софи уже не удивилась бы и такому развитию событий. Но он и правда позвал сестер вниз на начало, и Соня приободрилась.
- Как там Пушкин, Николя?
Брат неопределенно пожал плечами:
- Кто ж его разберет! Зовет - это главное. Вы готовы? - улыбнулся он Маше, предлагая ей локоть для сопровождения. Софи спустилась следом.
Пушкин выглядел спокойным и, возможно, несколько утомленным или растерянным. Но не изменил своей привычке шутить и делать комплименты. Он поприветствовал сестер Раевских весьма любезно, отчего Софи стало легче дышать, и она с благодарностью улыбнулась гостю.
Когда все расселись по своим местам, Софи заняла привычную позицию в кресле. Закрывая глаза, она слышала, как сильно бьется от волнения сердце: только бы не подвести, ничего не забыть, не побеспокоить тонкую организацию гения!.. Гулко ухал в уши ток крови, грудь в положении полулежа вздымалась так, что края белых оборок чепца дрожали от соприкосновения с нею на вдохе. На стульях и на диване впереди сидели четыре дамы из постоянных наблюдателей их репетиционного процесса и трое мужчин. Софи ждала сигнала к началу, а Пушкин, видимо, замешкался в коридоре, служащем по случаю им всем левым выходом на "сцену". Маша была в комнате справа. Как, собственно, и Николя, играющий в пьесе Молчалина. Кто там отвлекал Александра Сергеевича, оставалось неведомым, и Софи, вдруг устыдившись своей мизансцены, открыла глаза и села удобнее.
Пушкин будто нарочно ждал именно этого момента, потому что тот час же раздался его голос:
- Софья Николаевна, вы готовы?
Обернувшись на звук, Софи встретилась с насмешливым взглядом Александра Сергеевича и тут же отвела глаза, слегка поджав губы. Ей было что ответить на этот вопрос. Она умела говорить целыми тирадами, и неосторожный собеседник, не знакомый с этой ее привычкой, почти сразу же начинал сожалеть, что разбудил вулканы праведного гнева младшей Раевской. Но не Пушкин. Пушкин мог задевать ее подобными невинными розыгрышами сколько угодно - Софи не решалась противостоять ему. Временами ей казалось, что этот известный салонный шутник таким образом просто пытается вывести ее из терпения и посмеяться над ней. Но в иные моменты, в такие, как, например, этот, хотя бы такое внимание к себе воспринималось ею с ничем не оправданным трепетом и вынуждало краснеть. Софи, конечно же, выдавала такой румянец за возмущение, сопровождая его соответствующей замыслу гримасой и едва заметным движением плеча или подбородка. Вот и сейчас, выдавив из себя сухое:
- Да, - она не сразу приняла в кресле обмякшее положение. Выпрямившись, она сначала медленно расправила платье, затем поискала глазами ключ от часов, и только после этого, чуть ослабив узел ленты на чепце, улеглась в исходную позу уснувшей "на посту" служанки.
Дождавшись, как условились на прежних репетициях, полной тишины, Софи, вздрогнув, открывает глаза и пару раз непонимающе хлопает ресницами. Потом, сорвавшись с кресел, оглядывается и замирает, уставившись в окно:
- Светает!.. Ах! как скоро ночь минула! - голос у нее поначалу, как водится после сна, сиплый, в глазах еще мало смысла, просто констатация факта: увидела свет за окном - сказала, скорее для себя. Но вдруг во взгляде ее появляется тревога - и Софи-Лиза оборачивается к двери, за которой как раз в это мгновение начинает звучать фортепиано. Софи выдыхает с некоторой язвительностью:
-  Вчера просилась спать — отказ!
И далее, будто передразнивая хозяйку-Машу:
- "Ждем друга!" - тут как раз начинает звучать флейта: это Маша Бороздина аккомпанирует Мари из той же комнаты за Молчалина.
Указывая двумя руками на дверь, Лизанька продолжает, уже обращаясь к зрителям à part:
— Нужен глаз да глаз! - вдруг, осененная очевидной догадкой, Софи в образе Лизы бросает поспешный взгляд на часы. - Уж день!.. сказать им...
Тут она подсмотренным и скопированным со своей горничной жестом подбирает юбки и устремляется к двери, переходя на громкий шепот:
-     Господа,
     Эй! Софья Павловна, беда.
     Зашла беседа ваша за́ ночь.
Выждав около двух секунд, продолжает чуть громче:
-  Вы глухи? — Алексей Степаныч!
Сударыня!... - "Лизанька" прикасается к двери "спальни Софьи" пальцами одной руки, будто задумав постучать, но так и не решившись на это. Голову по совету Пушкина она не забывает все время держать вполоборота к зрителям, чтобы им было всё слышно. Ох, сколько раз на этом моменте приходилось прежде начинать всё заново именно из-за того, что она забывала поворачивать голову в профиль!
А теперь слева - молчание! Неужели она всё делает правильно, и Пушкину не за что ее пожурить? Или он снова отвлекся на кого-то, и ему всё равно, что и как она делает?
- И страх их не берет! - обиженно буркает она и отходит от двери, как было написано другим Александром Сергеевичем в ремарке. Пушкин молчит - и Софи становится всё вольнее дышать. Теперь будто и не страшно даже изображать кого-то в несвойственной ей самой манере. Продолжая разыгрывать сердитость, Софи-Лиза шипит, отвернувшись от двери в сторону:
- Ну, гость неприглашенный!..
     А вдруг вот батюшка войдет? - а это уже снова зрителям a parte. И тут же, сдвинув брови, решается на активные действия, оправдывая свою "наглость" перед зрителями следующей фразой, мол, ну простите!
- Прошу служить у барышни влюбленной!
Теперь Лизанька уже гораздо решительнее приближается к дверям и едва ли не грозно шепчет, переходя к последнему слову на сдавленный голос:
-     Да расходитесь! Утро! — здесь звуки музыки умолкают разом и, спустя мгновение, что-то нечленораздельное произносит из своей комнаты "Софья". Лиза ей в ответ:
- Что-с?
- Который час? - спрашивает "Софья". Лизанька радостно сообщает:
-   Седьмой, осьмой, девятый! - хотя на часах будет половина восьмого. Софья понимает, что Лиза не права: ее слова воспринимаются шуткой. Но ее захлестнуло понимание того, что ее, наконец, услышали, но вот снова отмахнулись:
- Неправда!
Ах, как обидно! Она ведь еле достучалась и даже, несмотря на столь позднее время, осталась, надо думать, незамеченной!
Лиза быстро подставляет к часам стул, влезает на него и переводит стрелки, чтобы они заиграли поскорее и убедили барышню всерьез прислушаться к предупреждениям служанки.
...
Довольно долго пришлось репетировать сцену с Фамусовым: дядюшка заметно стеснялся прижимать к себе племянницу настолько откровенно, чтобы это было правдоподобно и не вызывало чувства неловкости со стороны. Но, наконец, когда эти мучения закончились, "Фамусов" на цыпочках удалился, и настала очередь Машеньке произносить свою реплику, Софи приободрилась:
-  Ушел!.. Ах! от господ подалей! - что ж, Лиза вышла победительницей в этой битве, ей было за что себя похвалить... Она, облегченно выдохнув, свалилась без сил в то же кресло.
- У них беды себе на всякий час готовь, - а дальше, перекрестившись на образа, с толикой насмешливости:
- Минуй нас пуще всех печалей
     И барский гнев, и барская любовь!
Ну-с, братик с сестричкой! Пожалуйте к нам сюда, пока Пушкин не решил перерыв устроить.

Отредактировано Софья Раевская (2021-08-04 04:00:40)

Заручившись полной поддержкой сестры и соратницы в том, что тревожило ее более премьеры, Софи внутренне выдохнула и в очередной раз преисполнилась огромной благодарности Марии за то, что она просто есть в ее жизни, така родная, такая своя... Немного неловко стало оттого, что вместо того, чтобы успокоить сестру перед репетицией, она только зря растревожила ее своими страхами и опасениями, навязала их ей, а если уж совсем точно, частично переложила их на ее хрупкие плечи, сняв с себя неизвестно откуда взявшийся груз ответственности за роли их обеих в этом чудном мероприятии. Это виноватое выражение лица исчезло у нее только тогда, когда она увидела Пушкина, виновника всех ее бед, и тринадцатилетнюю еще Адель, сидевшую в "зрительном зале" вместе со своей прекрасной сестрой, претендовавшей на роль Софьи Павловны. По наблюдениям Софьи, именно этой Адели Пушкин уделял внимания гораздо больше, чем всем им, вместе взятым. Задевал тот факт, что когда ей семой было тринадцать, Александр даже не смотрел всерьез в ее сторону.
Когда на сценической площадке появилась Мари с братом, Софи с удовольствием отметила про себя, как она визуально подходит для этой роли: такая нервозная, благородная, тонкая, без тени жеманства и кокетства - другую Софью Павловну не смог бы любить Чадский так долго.  Опомнившись, "Лиза" вспыхнула наигранными эмоциями, подскочив с кресла.
- Ох, ну нет! - неожиданно резко возник Пушкин. - Это надо было делать раньше! - явно обращаясь к Софи, возмутился он. Раевская горько усмехнулась: она уже и вправду успела за это время отвыкнуть от его замечаний, пояснений и наставлений.
- Вы правы, Александр Сергеевич, - еле слышно произнесла она, опуская глаза в пол. - Надо было подняться, как только Софья Павловна открыла дверь...
- Не желаете ли перерыв, Софья Николаевна? - вдруг смягчился Пушкин. Ей нельзя было демонстрировать при всех свою слабость к таким переменам, и Софи, не поднимая глаз, только помотала головой:
- Нет, что вы. Мари только вышла. Это я виновата, расслабилась.
- Это немудрено: вы больше полутора часов репетируете. Может, стоит прерваться? Как считаете, Мария Николаевна?
Машенька взглянула в красноречивые глаза сестры и отказалась от перерыва, на что та отозвалась глубоким вздохом благодарности: если Пушкин сейчас прервется, он и вовсе может увлечься чем-то (или кем-то) еще и перенесет продолжение репетиции на вечер или, того хуже, на завтра!
Начали сцену сначала. Софи в этот раз вскочила с кресла, как только услышала звук открывающейся сзади двери, не забыла метнуть на "Молчалина" гневный взор, на что тот ей ответил заинтересованным искривлением брови.
- Конечно, вам расстаться тяжело? - напала она сразу на него и, переведя взгляд на сестру, добавила с тем же осуждением, граничащим с мольбой, призванной пожалеть ее служанскую душу:
- До света запершись, и кажется все мало?
- Отлично! - шепотом отозвался Пушкин с первого ряда "зрительских" кресел. Софи услышала и сразу заметно приободрилась.
  -  Ах, в самом деле рассвело! - без тени суеты и испуга аристократично молвила Софья Павловна. Софи залюбовалась тем, как Мари грациозно затушила свечу. В этом жесте она угадывала всё: и невинность проведенной с Молчалиным ночи, и сентиментальный образ заждавшейся своего бывшего возлюбленного невесты, и заблудшая душа героини, потерявшейся в своих романтических сетях... Но вот "Софья Павловна" оборачивается к новому предмету своей влюбленности и, не глядя на Лизу, протягивает ей подсвечник, обращаясь к Николя-Молчалину:
- И свет и грусть. Как быстры ночи!
Лиза, принимая свечу, ворчит:
- Тужите, знай, а со стороны нет мочи...
- Уберите лишнюю "а"! - услышала Софи голос Пушкина, сам по себе столь же приятный ее душе, сколь и отрезвляющий в данном контексте.
Ну вот зачем он так? Только же вошла в сцену, поверила, забыла про себя...
- Она размер весь портит... Софья Николаевна, голубушка, помилуйте... Не нужна эта "а", - снова взял он себя в руки и постарался будто бы оправдаться за эту вынужденную остановку. Что ж, видимо, Софи чем-то выдала свою досаду.
- Хорошо, извините... - наконец, когда Софи подняла глаза на своего мучителя и увидела в них показавшееся ей искренним желание извиниться, она добавила, переведя дух. - Может быть, разбить эту строчку? Мол: "она всё тужит о расставании!.. А мне со стороны нет мочи смотреть на эту их дешевую пастораль!"
- Именно! - Александр Сергеевич так обрадовался этому ее шагу навстречу, что встал со своего места и едва не двинулся вперед, к ней! Зачем? Показать, как нужно это произнести или...? Она видела несколько раз, как он таким же порывом летел обнимать брата Николеньку или Александра, когда те четко понимали и сразу выполняли его задумку. Софи чуть не задохнулась и невольно отшатнулась от него, хоть Пушкин и был еще довольно далеко от их "актерской" троицы. Устыдившись своего испуга (о, Боже! Он, может быть, вовсе и не задумывал ничего подобного!.. Да как бы он решился?!), Софи отвернулась, подняв плечи, к сестре, и обеими руками схватила ее ладони, так вцепившись в них ногтями, что Мари ахнула.
- Прости! Прости... - краснея, зашептала Соня, поднимая на сестру полные ужаса глаза.
Вероятно, многие, если не все, заметили ее смущение и, что гораздо страшнее, безошибочно определили его мотив. Пушкин, замерший в недоуменном оцепенении, попытался, вероятно, из самых благородных побуждений, оберечь барышню от насмешек. Он, наугад подбирая слова, аккуратно повел фразу, пытаясь в процессе ее произнесения угадать правильные:
- Pardonnez-moi... j'ai presque oublié la décence... et je ne me suis pas précipité pour vous embrasser... de joie!, - о, нет! Она-то уже поняла, что у него, такого в этот момент смешливого и беззаботного, даже в мыслях этого не было! А вот она выдала себя с головой.
- Ну уж нет, братец! С Софьей Николаевной этот финт не пройдет! - подхватил Николя. А сидевший рядом с Катрин Давыдовой Александр усмехнулся, подтвердив слова младшего брата:
- Avec joie et sans. - ... на что Катрин прыснула, отвернувшись к своей сестре, которая во все глаза разглядывала Софью и расшаркивающегося перед ней поэта.
Из всей этой маленькой и такой быстрой сцены Софи сделала вывод, что все присутствующие, кроме Адель, на текущий момент уже давно догадываются о ее чувствах к Пушкину! В ее глазах потемнело, голова закружилась. Она бы сейчас и сбежала куда подальше, да только ноги уже не слушались ее, а колени подкашивались. От падения ее удерживала только крепкая рука сестры и осознание еще большего позора, окажись она сейчас в обмороке.

Отредактировано Софья Раевская (2021-09-13 11:04:16)

Ипполит Муравьев-Апостол, которого она помнила, ни в какое сравнение не входил с тем юношей, что прервал их репетицию своим неожиданным появлением. Не сказать, что он оказывал какое-то особенное впечатление: барышни и дамы Каменки уже давно привыкли к лучшим из лучших кавалерам в гостях у хлебосольной Екатерины Николаевны, но что-то необычное в открывшейся вдруг мягкости нынешнего посетителя, совершенно не приметной в детстве, с первого взгляда привлекало к себе внимание. Конечно, он очень вырос, возмужал - это естественно. С легкой улыбкой Софи отметила про себя, что юный офицер был почти на полголовы выше Александра Сергеевича, что, однако, никак не умаляло последнего в ее глазах.
- О, они все к дяде!.. - вполголоса насмешливо подхватила Софи, уловив легкий флёр намека в предположении Мари. Впрочем, младший брат того Муравьева-Апостола, которого она видела в имении не единожды, мог и впрямь явиться по их "тайным" делам к другому дяде, Денису Васильевичу, что грозился быть на премьере по приглашению Пушкина.
Когда стало очевидно, что репетиция прервется до самого вечера, и слуги начали передвигать мебель, готовя гостиную к ужину, все собравшиеся театралы постепенно перебрались в сияющий весенней свежестью и источающий дивные ароматы сад. Аллей и различных тенистых островков отдыха здесь было предостаточно, и все, поначалу аккумулируясь интересом к вновь прибывшему гостю Каменки, со временем рассеялись по всему парку.
Софи сразу обратила внимание, как молодой Муравьев-Апостол смотрит в ее сторону. Да что там, все, должно быть, это заметили: Ипполит Иванович и не думал скрывать своего интереса к ней. Его теплый взгляд смущал барышню, не привыкшую к столь откровенным проявлениям чувств не к кому-либо еще, а именно к себе. Она вообще только и преуспела, выйдя прошлой весной в свет, разве что в умении оставаться в тени ради любопытных наблюдений за окружающими, а тут!.. Ипполит будто летним ветерком оглаживал ее лицо откровенной искренней нежностью. Софи была взволнованна еще до того, как Николя представил ее бывшему знакомцу, ведь она поняла, что ее рука сейчас не прикрыта спасительной тканью перчатки: костюм Лизаньки не предполагал подобных изысков, а значит, постепенно вплетающийся в обычную манеру общества приветственный поцелуй дамской ручки, который казался верхом непотребства и так шокировал ее на том памятном и огораживающим от остальных здесь присутствующих их повзрослевшую троицу детском балу, пережить будет гораздо сложнее.
Его рука, конечно же, как и у всех, была затянута в перчатку, но это не помогало Софи не чувствовать трепет ладони молодого человека, когда он склонился перед ней в поклоне. Она потупила взор и постаралась поскорее освободить свою кисть от контакта, но так, чтобы это не выглядело неприятием или, паче чаяния, не выказало хоть малую толику неуважения к очаровательному гостю. Ей было внове не знать, что делать с легким следом поцелуя на коже, который стеснял ее не меньше грудной интонации и самого порывистого комплимента в первом обращении к ней Ипполита Ивановича.
Но губы сами улыбнулись в ответ, а голос неожиданно для самой Софи проникся ласковым протестом:
- Не стоит мужчинам при каждом удобном случае пренебрегать девичьей памятью, - впрочем, поднять глаза Софи так и не посмела: совсем близко был Пушкин, и ощущение неловкости в его присутствии в ее душе лишь нарастало. - Тот бал я помню... Как знать, - наконец, блеснула она смешливым взглядом в адрес сестрицы, - может быть, именно на нем я начала готовиться к примерке не свойственных себе ролей.
- Как интересно! - заинтригованно подхватил Пушкин, вынудив Софи изумленно взмахнуть ресницами и на какой-то миг привлечь к себе его ветреное внимание. - Что это был за бал? Расскажите поподробнее, пожалуйста? - их общее неспешное продвижение к выходу из гостиной усугубилось присоединившимися к компании Раевских, Пушкина и Ипполита Ивановича Аглаей Антоновной и ее четырнадцатилетней дочерью, и разговор вернулся к привычной всем французской речи.
Софи растеряно оглянулась на Мари, и та, приняв этот негласный сигнал о помощи, взяла инициативу на себя и легко и непринужденно перевела беседу к их нынешней постановке.
- Да, - благодарно сощурившись сестре совершенно детской ужимкой, дополнила Софи. - У нас необыкновенно чудная пьеса! Слышали о таком авторе, как Грибоедов?..
Но уловив почти невесомые изменения в настроении поэта, Софи поспешила добавить, обращаясь уже непосредственно к нему:
- Ах, Александр Сергеевич, там абсолютно нечего рассказывать!.. Обычные детские карнавалы с переодеваниями юных барышень в мальчишек и наоборот, - будто извиняясь, склонилась девушка, чтобы заглянуть под полуопущенные веки человека, которому еще менее четверти часа назад не смела и слова поперек сказать. Теперь же, распознавая в атмосфере настоящего волны кардинальных изменений, Софи саму себя изумляла своей изящной непосредственностью. Представить себя сорвавшейся в ребячливом порыве с места и парящей в причудливом танце возле кустов цветущей сирени уже не казалось ей нонсенсом - скорее, забавной прихотью, которая развеселила бы всех, да и только, а не заклеймила ее сумасшедшей, как Чадского в пьесе, в глазах окружающих.
Александр Сергеевич казался уже довольным вернувшемуся к нему дамским расположением и ответил сначала Софи, а потом и Маше:
- Ну не скажите! Именно это и интересно слушать во всех подробностях. Барышни по обыкновению бесконечно милы в несвойственных себе ролях и нарядах, - и сверкнув какой-то уланской искоркой в глазах, зажегшей на щеках Софи чуть заметный румянец, как ни в чем не бывало, обратился к Мари. - Что ж, скажу Вам, как на духу, милая моя Софья Павловна! При всем стремлении моем быть "чуть свет у ваших ног", я чувствую полную свою некомпетентность в облике любимого нашего героя. Более того, чем глубже его постигаю, тем с большим рвением хочу изменить! Так что явление Ипполита Ивановича, коль уж он и вправду захочет остаться и выучить роль, скажем... ммм... - он оглянулся на Николя, - Молчалина... - здесь интонация его прозвучала почти вопросительно, а затем, видимо, найдя искомый отклик в лице младшего из братьев Раевских, вновь приобрела краски уверенного и почти веселого предложения, - я буду только рад уступить свою нашему общему с вами другу, Ипполит Иванович. Я же останусь только на правах советчика. Быть может, освободив себя от столь существенного обременения, я именно в этом окажусь полезнее?.. Кто знает!
Услышав ответ Ипполита все, включая Софи, в смешанных чувствах зааплодировали новому участнику постановки.
С одной стороны было безмерно жаль терять такого талантливого исполнителя главной роли, как Александр Сергеевич, а с другой - даже Софи давно уже казалось, что Николя и впрямь лучше понимает этот чудесный образ непризнанного героя.
Что же касается самого сюрприза в лице юного офицера, ныне волею случая решившего быть причастным к их домашнему спектаклю, Софи не знала, что и думать. Если Ипполит Иванович и впрямь будет репетировать Молчалина, то... - от одной мысли об этом у Софи свело лопатки и вся кожа покрылась мурашками, - у них же там есть сцена откровения Молчалина с Лизой! Ох, осилят ли они оба такое испытание теперь, когда для Софи внимание к себе сего миловидного кавалера столь очевидно?
Впрочем, зачем гадать: быть может, роль Лизы отдадут вон Машеньке Бороздиной - она так хочет!..

Отредактировано Софья Раевская (2021-10-15 09:17:03)